Культура Арт
Столько света, сколько сможешь унести
Он не абстракционист, нет: «Я думаю так, что абстракция, если она фиксирует отвлеченную идею, это мертвое искусство». Он очень любит слова скромнейшего Поля Сезанна про «свое, маленькое видение мира, совсем крохотное». Петербуржский художник Варужан Епремян пишет вполне реальные и предметные, по-человечески эмоциональные картины, в основе которых только яркие краски, пронзительные и в то же время нежные цвета и — свет, свет, свет…
Игра в ассоциации
Когда я впервые увидел картины Варужана, то сразу вспомнил Хлебникова. Хотел было написать «почему-то вспомнил», но очевидное «крылышкуя золотописьмом тончайших жил» оставило наречие за пределами текста. Ассоциация, в течение получаса раздумий казавшаяся навязанной, спустя еще некоторое время стала видеться естественной: поэзия и живопись слились в одну струю, создающую свет посредством настроения и слов либо цвета соответственно.
Летний рассвет где-то в шесть. Изумрудная трава, а на ней упавший с дерева красно-желтый абрикос. Ты нагибаешься за ним и подбираешь с земли армянское солнце, которое выпархивает из твоих рук и взмывает в небо. И начинается день, обычный день армянского лета, с тяжелыми пчелами и бесстыжими в собственной зрелости персиками, с тягучей жарой полудня и космической прохладой горной речки под тенью чинары, и всегда — с Солнцем.
Пусть специалисты ищут у Варужана Епремяна сюжеты. Может, найдут. На самом же деле — это импровизации на тему сиюминутного настроения. Его картины — синтез душевного состояния в данный конкретный день и ощущений цвета и звука, музыки и пространства, плоскости и многомерности. Давайте не причислять Варужана ни к каким течениям, потому что он — настолько же абстракционист, настолько и, скажем, импрессионист — создатель твоего настроения, зритель. Всегда считал, что бабочек можно было и не классифицировать зоологически…
«Чувство превращается в форму, форма — в цвет. А потом форма проявляется через чувство. Меня называют художником. Я засыпаю и просыпаюсь с этим ощущением. Это и есть мой мир!»
«Не может быть, чтоб ты совсем ослепло…»
А потом скажут, что хмурое петербуржское небо депрессивно! Полотна Варужана не просто узнаваемы, они пленяют яркостью и оптимизмом, это такой своеобразный сладкий плен цветной паутины, сплетенной из красоты и тонких ощущений, проявляющихся подчас на подсознательном уровне. Магия светописи, впитанная с молоком матери, с солью армянской земли, с первым младенческим взглядом на краски страны, которые его окружали и которые он нетронутыми перенес в северный край.
А еще — это волшебство взмаха руки художника, мазка на холсте — как ляжет, так ляжет, вроде бы, и это — сверхсветовые скорости его эмоций. И еще образы и формы; он словно смотрит на мир сквозь магические очки, которые не пропускают тьму, ведь все незначительное, что окружает его, в данное мгновение исчезает, превращаясь в пусть яркий и радостный, но всего лишь фон. А вот главный значимый образ обязательно предстанет как величайшая неоспоримая ценность, сущность которой неподвластна пескам времени в человеческих масштабах. И вот еще что — эти штрихи, блики на картинах Варужана… Это, наверное, солнечные зайчики, отблески от тех самых магических очков, пойманный рукою художника неповторимый миг жизни.
«Меня усыпляет и пробуждает Господь. Я лежу, я встаю, я хожу, я дышу ощущением света, цвета и формы… Я не знаю, что происходит в иных мирах, и можно ли быть художником там… Но мне дана возможность быть художником в этом удивительном мире, и эта данность дарит мне предчувствие счастья, счастья жить и быть в поисках».
Война и мир
Варужан с отличием окончил в Армении художественное училище имени Терлемезяна и… загремел в армию. Причем по полной программе: он оказался в Афганистане. Год стоял 1980-й, борьба за мир была в самом разгаре, на Олимпийских играх в Москве что ни день обновлялись мировые рекорды, страна хоронила Высоцкого, начала пить фанту и пепси и привыкать к очередям.
А его отдельно взятый мир рухнул в одночасье, став черно-белым и четко разделившись на добро и зло. Добра в нем в тот период, правда, практически не наблюдалось. На плечи первых советских солдат в Афгане легла основная тяжесть — и военная, и психологическая — той фатальной авантюры. Варужан очень не любит вспоминать Афганистан. К двадцати одному году он уже успел что-то открыть для себя и в себе, оформить некие, пусть пока зыбкие, но уже принципиальные, личностные постулаты в искусстве. А теперь, после Афгана, ему пришлось начинать практически с нуля — пуститься в мучительно долгие поиски нового себя, своих красок и своего цвета… Так он пришел к Богу, а все остальное получилось само собой.
Правда, поначалу, в период первой в жизни персональной выставки в ереванской консерватории он «писал сюрреалистические картины, там были листья и люди, похожие на дегенератов, но мне нравилось. Самое поразительное, что эти картины нравились и многим другим». Но все это наносное быстро прошло, и он пришел к своей рассветной манере живописи. Ведь это и есть его основные темы — протянутые к открытой душе руки на рассвете, предчувствие весны, которая наступит сегодня, поющее ожидание любви. И вовсе это не юношеский наивный романтизм. Это простое, доступное каждому письмо с категорическим запретом на отчаяние и безнадежность, императив для тех, кто несчастен или одинок и не знает, что делать и к кому идти. Это его, Варужана, свет. «Я знаю, что кто-то полюбит то, что исходит от меня, а кому-то это не понравится. Это закономерно. Именно это и позволяет мне верить в себя. Только мне сначала надо поверить — поверить в своего и твоего Господа».
Смотреть и видеть
Варужан Епремян практически во всех своих полотнах, выполненных в стиле, который многие называют абстрактным, поднимает живопись до метафизики искусства. Это когда на полотнах появляются не реальные люди и материальные предметы, а самые что ни на есть рафинированные духовные сущности, образы-облака, многозначность которых количественно равна парам глаз, увидевших картину. Именно увидевших, а не посмотревших на нее.
Варужану было дано откровение — раз и навсегда — видеть и передавать непостижимое для многих совершенство бытия. Есть на Земле люди, сверяющие время с Вселенной, а состояние души определяющие по отношению к ним высших сил. Наверное, поэтому его полотна удивительным образом соединяют небо с землей.
Интересная особенность — в его картинах нет изображений мужчин, мужских образов. И если они нужны по сюжету, художник прибегает к аллегории. Это, как правило, бык, огромный, красивый, сильный, взрывающийся от внутренней своей энергии. Но зато обязательно есть женщина. Женщина на полотнах Епремяна всенепременно наделена особой божественной силой, облагораживающей и непобедимой.
А в дуэте с аллегорическим быком — еще и способной укрощать. Женщина играет заглавную роль, и нередко сама — аллегория. В ней — все самое чистое и искреннее, светлое и вдохновляющее, непостижимое и непонятое. Даже ангел на его картинах — женщина.
И не поймешь, то ли эта живопись — земная сестра неба, то ли художник сумел его, небо, постичь. Постичь, впрочем, надо одно: что источник света, а стало быть, доброты и мудрости — в нас самих, и нет, и не было никогда борьбы света и тьмы, а был и есть неудержимый прорыв к свету тех, кому это нужно. Гимн свету.
«Настоящий творец — это Бог. Он творит во мне и в тебе, и Он творит в тебе для меня. Это и есть простенький ключик к познанию творения. Я счастлив, что меня называют художником».
Миры во Вселенной
Фридрих Ницше сказал, что «если принять те два положения, что путем становления ничего не достигается и что под всем становлением нет такого великого единства, в котором индивид мог бы окончательно потонуть, как в стихии высшей ценности, то единственным исходом остается возможность осудить весь этот мир становления как марево и измыслить в качестве истинного мира новый мир, потусторонний нашему».
Варужан Епремян старается не осуждать ничего, а вот насчет измышлений нового мира… Я разговаривал с искусствоведами в Петербурге, некоторые говорят, что Варужан действительно придумал свой собственный мир, да — яркий, да — радостный, светлый и безгранично оптимистичный, но — свой, но — придуманный. Сдается, однако, что это совсем не так — это не придуманный, а наш с вами мир, просто увиденный глазами бесконечно доброго и без ума влюбленного в жизнь человека.
«Искусство — самый близкий путь к Богу. Искусство — самый близкий путь и в обратную сторону, ведь существует искусство, которое никак не связано с добром. Аскеты, уходя в горы или в степь, уносили с собой скорбь, столько скорби, сколько могли унести. В результате в мире ее оставалось намного меньше».
Тихий летний петербургский вечер. Куда-то в глубь Васильевского острова уходит художник. Почему-то хочется его окликнуть, словно осталось еще много недосказанного, словно разговор оборвался на полуслове. Набираешь воздуха в легкие и… выдыхаешь: самое-то главное сделано. Мастер оставил тебе свет, много света, вот, пожалуйста, уноси его с собой, столько, сколько сможешь унести…
Варужан Епремян
Родился в 1959 г. в Армении, в семье художника Григория Епремяна. В 1978 г. с отличием окончил художественное училище им. Ф. П. Терлемезяна. В 1980 г. был призван в Советскую армию и оказался в Афганистане. В 1981 г. поступил в Ереванский художественно-театральный институт (мастерская профессора А. Бекаряна), который окончил в 1987 г. Варужан Епремян —
член Союза художников Армении, Международной федерации художников, творческого объединения художников «МИР». На его счету 21 персональная и участие в более чем 20 выставках в России, Германии, Швейцарии, США.
Журнал «Ереван», N10(79), 2012
