Видели, слышали, щупали

Забавно быть молодым человеком. Живешь в твердом убеждении, будто все самое интересное происходит именно с тобой и только в твоем времени. К прошлому относишься скептически, а старшее поколение вызывает снисходительное сочувствие: не видели, не знали, не слышали, не щупали, не открывали. Иногда пытаюсь объяснить им, дескать, видели, слышали, щупали и что не человек меняется, а только вещи вокруг него, потом думаю: а надо ли?

Горец
Есть своя мудрость в том, что жизнь отмерена и память уходит, оставляя потомству лишь сухую информацию, лишенную цвета, вкуса, запаха. В том и суть. Каждое поколение должно заново видеть, слышать, нюхать, осязать, открывать. В том и смысл. Эдвард Радзинский как-то заметил, что чем больше он занимается прошлым, чем глубже и детальнее погружается в него, тем смешнее кажется ему настоящее. Ну а представьте себе, что вы некто вроде Горца, живете на земле среди простых смертных уже лет пятьсот; на ваших глазах происходили великие события, прошли толпы людей с их мечтами, надеждами, страстями, планами, амбициями. Представьте, что вы в состоянии восстановить в памяти пять веков до мельчайших подробностей, всех, кто любил, страдал, радовался, ревновал, изобретал, митинговал, сражался, скитался, богатство копил, миром правил, закатом любовался, плодился-размножался… Представили? Вы помните лица, слова, жесты, звуки, ароматы, и все это повторяется и повторяется, как бесконечное дежавю. Прав Радзинский — обхохочешься. Или заплачешь. Ладно, Горец. А Господь? Уж он-то наверняка наделен вселенским чувством юмора. И в той же степени состраданием. Потому, наверное, люди не живут так долго. Иначе, побросав дела, пихали бы друг друга в бок и смеялись бы до упаду. Попробуй в таких условиях плодиться-размножаться! Решительно ничего не получится. И кто бы светлое будущее строил, землю пахал, сады сажал, плотины возводил, пустыни орошал, в космос летал?..

Марсианские хроники
Кстати о космосе. Меня поразило признание семидесятилетней Валентины Терешковой. Если кто не помнит, это первая в мире женщина-космонавт. Даю справку потому, что сейчас космосом лишь астрофизики интересуются, остальные под ноги смотрят. И правильно делают: или на бяку наступишь, что нежелательно, или что-нибудь ценное найдешь, что предпочтительно. А полвека назад, когда первые спутники бороздили околоземную орбиту, каждый полет вызывал всеобщее умиление и народ ходил, задрав голову. Каждый второй мальчишка мечтал стать космонавтом. Я, правда, не мечтал, но тоже смотрел вверх, НЛО высматривал, встречу с братьями по разуму предвкушал. Сакраментальный вопрос «Есть ли жизнь на Марсе?» в ту пору обсуждали всем миром, от слесаря до академика. Романтические были времена, что ни говори. Так вот, пару лет назад Валентина Терешкова призналась, что даже сейчас, в преклонном возрасте, готова полететь на Марс и сделала бы это не задумываясь, даже если бы знала, что обратно не вернется (возможно, не даже, а тем более). Представьте себе: такое признание в наше рациональное время да в семьдесят лет! К космонавтам я всегда относился с особым пиететом, кого-то из них знал лично; они, даже будучи пожилыми, казались мне олицетворением юношеской мечты и вечной тяги к тому, что на земле, сколько ни проживи, не увидишь. Память накапливается, переходя в мудрость. Что, в самом деле, может удивить человека, однажды осознавшего, что настоящая, беспредельная и абсолютная свобода начинается за пределами Земли? Любопытный факт, о котором стало известно спустя годы после полета Терешковой. Оказывается, в автоматической системе корабля была допущена неточность, и вместо того, чтобы вернуться на Землю, он мог улететь в космос. Совершить успешную посадку удалось благодаря помощи Центра управления полетами. Терешкова при этом оставалась спокойной и даже поспала немного, будто не удивилась бы любому исходу полета. Потом были, конечно, овации, награды, поездки — все как положено.

Парфюмер
В году 65-м она приезжала в Армению, и к ее бесконечным званиям и титулам прибавилось еще и «почетный гражданин города Ленинакана» (ныне Гюмри). Я помню ее приезд в Ереван, но больше запомнилась не картинка, а запах. Сейчас объясню. Народ, выстроившись вдоль проспекта с цветами и флажками, ожидал появления автомобиля с Терешковой. Настроение было праздничное, улицу тщательно прибрали, а «Чайка» (лимузин той поры) все не появлялась. И тут в толпе в нос мне ударил аромат одеколона «Шипр» вперемешку с женскими духами «Красная Москва». Чутье у меня с детства было таким же, как у парфюмера Жан-Батиста Гренуя из романа Патрика Зюскинда. Два самых ходовых парфюма тех лет в совокупности образовывали в воздухе нечто невообразимое, похожее, как я в тот миг предположил, на горючее, которым заправляют космические корабли, а народ махал флажками так неистово и самозабвенно, будто сам собирался взлететь в космос тут же, не мешкая.

В ЦУМе, что находился тогда на улице Абовяна, на втором этаже, был прикреплен к стене металлический ящик, напоминающий телефон-автомат. С прорезью для монет. Бросаешь пять копеек, подставляешь голову, и из маленького раструба-пульверизатора бьет «Шипр». Некоторые дурака валяли, подставляя под струю не приспособленные к тому части тела. Затем, источая огненный аромат, выходили на улицу. Ни одна собака, даже самая злая, не решалась подойти к надушенному ближе, чем на десять собачьих шагов. Зато от ос и мух отбоя не было. Так, размахивая руками и отбиваясь от насекомых, шли по городу свежие и пахучие граждане. На свидание, в театр, в парк культуры или на встречу с космонавтом. «Красную Москву» из того ящика не распыляли — дорогие были духи. Флакон был изготовлен в форме кремлевской башни, что имело важное политическое значение, попутно напоминая советским женщинам, откуда исходит забота об их красоте. Позже с «Красной Москвой» вступили в конкуренцию духи Риги — так называемой советской Европы, предложившей народу ряд дотоле не нюханных запахов. О «Шанели № 5» и мини-бикини слышали, но доподлинно информацию о них разнесла по бескрайним просторам империи в 1968 году комедия Гайдая «Бриллиантовая рука», где Светлана Светличная впервые продемонстрировала онемевшим от восторга согражданам домашний стриптиз.

Человек-ящик
На днях зашла ко мне молодежь, друзья сына, полистала старый семейный альбом и стала сокрушаться по поводу того, как был обделен народ в недавнем прошлом. Не было глянца, кутюрье, стилистов, визажистов, бутиков, мобильников, компьютеров, цифровых фотоаппаратов и трусиков-стрингов. Оно, конечно. Но были портные, модистки, косметологи, дамские парикмахеры, хорошие журналы на плохой бумаге, пишущие машинки и фотоателье. Правда, показывать по телевизору парикмахера или конструктора трусиков за одним столом с авиаконструктором, писателем или композитором никому бы не пришло в голову. Не потому, что запрещалось, а потому, что несовместимо. Хотя такое соседство, как колхозник с художником или сталевар с актером почему-то не казалось нелепым. У каждого времени своя шкала совместимости. Посадили бы сегодня сантехника с топ-моделью, получилась бы не менее забавная совместимость.

Вернемся к молодежи, что заглянула ко мне в гости. Мужская половина уткнулась в телевизор, где началась Лига чемпионов и двадцать два бугая, обливаясь потом, гоняли по полю пятнистый мяч. Увы, я так и не научился сопереживать этому виду спорта, посему переключил внимание на женскую половину. Девушки, щебеча, достали из сумочек пудреницы, тюбики, карандаши, щеточки и занялись боевой раскраской. Парни, уткнувшиеся в ящик, породили у меня воспоминание о другом ящике, который орошал граждан, независимо от возраста и вероисповедания, пятикопеечным «Шипром». Но та ситуация была забавнее, там хоть к ящику пытались приложить разные части тела. А вот когда одна из девиц раскупорила флакончик с духами, у меня заработала моя феноменальная ароматическая память.

Дульсинея
Было это в классе десятом, незадолго до выпускных экзаменов. Я тогда дружил с девушкой — красавицей, комсомолкой, спортсменкой. Вместе в кино ходили, за руки держались, щека к щеке сидели. От нее всегда исходил изумительный аромат французских духов. Папа у нее был то ли дипломат, то ли чекист, привозил опьяняющие запахи из-за границы. Вскоре, однако, выяснилось, что не только я опьянен. Парень один, известный в округе хулиган, запал на мою подружку, правда, на дистанции, как это часто бывало с ребятами этой категории. Вздыхал бедняга, томился, после чего вызвал меня в темный переулок под арку для выяснения отношений. Секундантом нашим был третий парень из нашей школы, который, как и положено секунданту, пытался нас примирить. Примирения не получилось, мы с моим соперником надавали друг другу по физиономиям, потом послышался милицейский свисток и нашего секунданта как ветром сдуло. Соперник мой объявил ничью, о дне следующего поединка обещал сообщить дополнительно, и мы разошлись, пожав друг другу руки. Из носа у меня обильно текла кровь, но худшее было впереди. Снова встретившись со своей Дульсинеей, я не учуял знакомого французского аромата. Решил, что забыла надушиться. Оказалось, не забыла, просто удар по носу начисто лишил меня обоняния. По сей день нюх то исчезает, то возвращается. С тех пор, как увижу в кино лихие драки, мысленно ставлю участникам диагноз — сотрясение мозга, искривление носовой перегородки, перелом позвоночника, — но они как ни в чем не бывало вскакивают и продолжают буйствовать.

Прошло много лет. Однажды я встретил на улице Дульсинею вместе с мужем и тремя детьми. Она узнала меня, окликнула. Полноватая крашеная тетя, от которой пахло теперь семейными заботами, а рядом — худенький мужчина в кепке, с трудом удерживающий детей, готовых разбежаться в разные стороны. Тот самый секундант, который когда-то, заслышав милицейский свисток, дал деру! Вот славно, подумал я, бывает, оказывается, польза от сломанных носов. Мы мило поговорили, а уходя, я затылком почувствовал сосредоточенный взгляд секунданта. О чем он думал? Возможно, о том, что лишись обоняния не я, а он, теперь я бы стоял на его месте, придерживая ртутных малышей. Я повернулся, помахал им рукой, и супруги в ответ помахали, и даже дети помахали, торжественно и чуть печально, так, будто им суждено было остаться на Земле, а мне — лететь на Марс.

Досье
Руслан Сагабалян — писатель-фантаст, автор пяти книг.
Опубликовал в периодических изданиях более ста рассказов, переведенных впоследствии с русского на пятнадцать языков.
Вошел в российские и зарубежные энциклопедии по фантастике.
Лауреат международной премии журналистов «Золотой глагол».
Член Союза писателей Армении и Союза писателей России.

Журнaл «Ереван», N3, 2010