Фронтовые воспоминания

«С помощью этого проекта мы хотим обратить внимание общества на проблемы наших ветеранов, которые порой лишены элементарного внимания и заботы. Многие из них сегодня не живут жизнью, достойной победителя. Этот проект — наш способ хоть как-то отблагодарить их за свободу и за жизнь, которую они нам подарили», — отмечает автор идеи и руководитель проекта Ваан Степанян.

На реализацию проекта фотоагентство PanArmenian потратило почти четыре года. Было сложно разыскать ветеранов, скромно и незаметно живущих рядом с нами. Полную информацию и контактные данные авторы получали в Союзе ветеранов Армении. Всего же участниками этого проекта стали 70 ветеранов Великой Отечественной. Автор идеи и руководитель проекта Ваан Степанян рассказывает, что на создание проекта его вдохновили захватывающие воспоминания о сражениях его дедушки Галуста Степаняна, а также его архивные фотографии и многочисленные медали. Но съемки проекта оказались отнюдь не простыми. Фотографу Тиграну Меграбяну часто приходилось сражаться с ветеранами за лидерство на съемочном «поле». Некоторые отказывались надевать свою военную форму, тем более фотографироваться в ней. «Один из наших героев поставил мне условие: он согласится фотографироваться, если я куплю ему газету. Другой уверял меня, что щетка для волос, привезенная из Германии, когда-то принадлежала жене Гитлера Еве Браун, еще один ветеран отказался фотографироваться, потому что мы опоздали на три минуты, и сказал, что снимется, если мы придем вовремя на следующий день. Но самое важное, конечно, — это незабываемые впечатления от общения с ветеранами, которые были насквозь пропитаны «запахом войны», — вспоминает Тигран.

Макич Даллакян
1920 г. р. 1341 полк 319-й артиллерийской дивизии Северокавказского фронта, после — специальный Краснодарский батальон — Краснодарская и 10-я Славянская роты. Старшина, позже — лейтенант. Награжден 16-ю медалями и орденами, грамотами.

Я был секретарем райкома комсомола и параллельно преподавал в кировабадской 12-й школе. По действующей тогда программе молодежь из нашего села должны были отправлять в Баку на учебу, но никто не хотел уезжать. Меня отправили в село Заглик, чтобы я решил эту проблему. Там мне сообщили, что председатель райкома Овик Бабаян поручил собрать народ и объявить, что началась война. Так началась для меня Великая Отечественная. Мне был тогда 21 год. В августе 1942-го меня отправили на фронт. Сначала нас отправили в военную часть Авчала в Грузии. Там я стал свидетелем того, как судили пятерых дезертиров. Прокурор зачитал приговор и их всех расстреляли на месте.

Я впервые сталкивался с подобной жестокостью. Затем нас отправили в Краснодар. Там, когда немцы атаковали нас, я был просто в шоке. Меня поразило то, что, взглянув на небо, я не увидел его. Небо было полностью закрыто немецкими самолетами, так их было много. Казалось, наступила ночь. В 1943 году я воевал уже в 10-й Славянской роте, был стрелком. Для меня война закончилась в конце 1944 года в городе Горький, когда мой командир сказал мне: «После войны нам нужны грамотные и образованные люди — тебе нужно возвращаться». Меня демобилизовали, и я вернулся в родную деревню. День Победы я встретил в поселке им. 26 комиссаров в Ханларском районе Азербайджана. Я шел по лесу, когда встретил женщину, которая сказала мне: «Поздравляю, сынок. Война закончилась, наши победили!». Я добрался до деревни, а там уже вовсю праздновали. Мы праздновали несколько дней, от мала до велика. Я был еще на фронте, когда из дома пришло известие, что моего младшего брата Григора тоже мобилизовали в армию. Ему было всего 19 лет. 21 сентября 1943 года Гриша погиб под Смоленском. 30 лет мы искали место, где он погиб. После смерти матери я нашел в ее архивах письма, отправленные мной и братом. Из писем брата я узнал, что последнее он написал из Ельни. Я написал в военкомат, чтобы они проверили списки, есть ли в них фамилия моего брата. Оказалось, что он похоронен там. Мы с сестрой посетили место его захоронения, откуда потом его тело перезахоронили в братской могиле.

В Ельне в братских могилах похоронено около 10 000 бойцов, среди них немало армян. Имена трех мы предложили выбить на надгробном камне. Я подумал, что многие, как и я, не знают, где похоронены их близкие, провел всю ночь в военкомате, выписал все армянские фамилии — около 50. Потом приехал в Армению и сообщил родным солдат места захоронения. А позже в газете вышла статья с их именами и фотографиями. После войны я окончил бакинскую партшколу, педагогический техникум в Кировабаде, Российский педагогический университет им. Жданова. Затем переехал в Ереван, долгие годы работал директором школы.

 

Мнацакан Варданян
1923 г. р. Капитан, 130-я стрелковая дивизия 28-й армии, командир взвода Южного фронта, начальник химслужбы Украинского
и Белорусского фронта.

В 1940 году я поступил в Политехнический институт, хотел стать инженером-механиком. Когда началась война, от института потребовали двух человек, и я пошел добровольцем. Отец мой в годы войны был председателем горсовета и мог освободить меня от армии. Но он тоже настоял на том, чтобы я пошел на фронт. Меня приняли на офицерские курсы при военно-химическом училище в Москве. Когда меня принимали, мне не было и 18-и, и приемная комиссия изменила день моего рождения с 5 октября на 5 февраля. В 1942 году меня, уже офицера, отправили в Сталинград. Потом я побывал в Астрахани, Калмыкии. Через юг Украины дошли до Николаева, потом нас перевели в Белоруссию. Освобождая Польшу, Восточную Пруссию, мы дошли до Кенигсберга, за взятие которого меня наградили медалью. В Бресте в мое распоряжение дали двух солдат, чтобы мы переправились через реку и выполнили задание, но в этот момент уровень воды в реке резко поднялся, и наши лошади стали тонуть, а мы не умели плавать, и просто каким-то чудом смогли добраться до противоположного берега. После этого я решил, что обязательно должен научиться плавать.

Во время боя при освобождении Ростова прямо рядом со мной упал снаряд, но не разорвался. Потом я был ранен в голову, но, проведя месяц в ростовской больнице, сновавернулся в свой полк. А однажды мы чуть не попали в плен. Это было на Северном Кавказе. Группа немцев с танками вырвалась из окружения, а мы выполняли свое задание и случайно столкнулись с ними почти лицом к лицу. Завязался бой, со всех сторон стреляли, но нам повезло — на помощь пришел батальон, которым командовал армянин по фамилии Мадоян. После войны он был назначен министром здравоохранения Армении. Под Берлином один из моих товарищей — командир разведгруппы — погиб в бою. Он был тифлисским армянином, прошел всю войну. Представьте мои чувства в тот момент, сейчас я бы этого не сделал, но тогда я был молодым и ничего не боялся — я самовольно взял его награды и позже передал его родным. Это был апрель 1945-го. У меня 14 благодарностей от Сталина. Я об этом узнал только в позапрошлом году, когда собирал документы, они были прикреплены к моему личному делу.

Со своей будущей женой я познакомился еще до того, как ушел на войну. В 1941-м я подарил ей свою фотографию, которую совсем недавно, после ее смерти, нашел в ее ящике — она хранила ее всю жизнь.

 

Григор Асрян
1922 г. р. Старший офицер. Секретарь комсомола 89-й стрелковой Таманской Краснознаменной ордена Красной Звезды дивизии.

На фронт я ушел в 19 лет. Я учился в училище, хотел продолжить образование, но началась война. Как и все, отправился на фронт. Помню, винтовка была очень длинная, а у нас были низкорослые ребята, когда перекидывали винтовку через плечо, она доставала до земли. В те времена солдат никогда не сказал бы командиру, что не сделает чего-то или не выполнит приказ. Была война, ситуация иногда выходила из-под контроля, но внутренние конфликты бывали крайне редко. Сейчас, в мирных условиях, солдат может возразить старшему по званию, не выполнить приказ, оскорбить своего товарища. А в то время мы были братьями, солдат был братом солдата. Сегодня что-то изменилось, все это неправильно.

В нашей дивизии в основном были армяне, и было немного грузин. Когда пришел приказ перевести грузиниз нашей дивизии в другую, наш Гиви очень долго умолял, чтобы его оставили. Потом мы его спрашивали, почему он не ушел со своими. Он отвечал, что в другой дивизии давно бы уже погиб, и, что бы ни случилось, он останется в армянской дивизии. Есть еще удивительная вещь. В другое время мы заболевали от малейшего дуновения ветра, болели днями. В течение трех лет, что я был на поле боя, все зимы были ужасно холодными и нестерпимо жестокими, но мы не болели, даже не кашляли. Дрожали от холода, но продолжали бой. Иногда у кого-нибудь поднималась температура, пару дней мы за ними ухаживали, пока он не приходил в себя. За столько времени я не заболел ни разу. Командир дивизии Нвер Сафарян был прекрасным человеком, настоящим армянином. Был простым и честным. За каждую пядь земли стоял до послед-него. Иногда, чтобы проверить бдительность солдат, инкогнито ходил среди них: в солдатской шапке и шинели, чтобы не привлекать внимания. У нас был товарищ по фамилии Даниелян, парень с чувством юмора, немного горячий, всегда попадал в странные истории. Однажды вечером Сафарян застукал Даниеляна, когда тот что-то ломал, даже не помню, что именно. На замечание командира он ответил: «Тебе-то что, иди своей дорогой». Сафарян засмеялся, Даниелян, повернувшись, узнал его и тоже начал смеяться. Когда мы подошли, увидели их обоих хохочущими.

В 1944-м я был ранен. Мина разорвалась буквально в нескольких метрах от меня, меня завалило землей, и больше ничего не помню — ребята потом вытащили. О победе я узнал в госпитале в Тбилиси, когда уже выздоравливал. Там же, в Тбилиси, я познакомился со своей будущей женой.

 

Петрос Петросян
1923 г. р. Полковник. По профессии дипломат. 60 лет служил в разведке. Высшая награда — орден Красного Знамени.

В 1941 году, когда началась война, мне было 17 лет. Я учился в школе N5 им. Маяковского в Ленинакане, был первым секретарем комсомольской организации. Меня отправили в Тбилиси на учебу в артиллерийское училище. Через шесть-семь месяцев я окончил училище младшим лейтенантом и отправился на фронт. А еще через месяц прошел боевое крещение, был ранен. После полутора месяцев восстановления снова отправился на фронт, на этот раз на 2-й Украинский. Это был конец 42-го года, тогда началось наше наступление. Сначала я был командиром взвода, но через некоторое время меня назначили командиром батареи. 1943 год стал годом наших масштабных наступлений, мы двигались вперед, освобождая украинские города и деревни.

Мы переправились через Днепр. Это очень широкая река, а немцы заняли позиции на высотах. Насколько возможно быстро на лошадях тащили артиллерийские орудия, было очень тяжело. Пришел приказ быстро подготовиться и переправиться на правый берег. Я позвал командиров нашей батареи, мы решили сделать плоты, разместить на них орудия и привязать к плотам лошадей. Решили выдвигаться утром, до рассвета, чтобы немцы нас не заметили. Когда мы проплыли несколько сот метров, немцы все же заметили нас и открыли огонь. Батарея в составе 62 человек смогла переправиться, но понесла потери — погибло 12 человек, около 20были ранены. Это было ужасно. Но мы выполнили приказ. После переправы мы начали наступление, освобождали города и села, многие из которых представляли собой жуткое зрелище.

У фашистов были специальные отряды — отступая, они сжигали все. Однажды немцы заняли позиции на господствующих высотах, а нам надо было перейти через кукурузные поля. Приходилось прятаться, стоило чуть поднять голову, немцы открывали огонь. Командир полка приказал мне произвести разведку, выяснить расположение позиций немцев. Я от- правил разведчиков, но, к сожалению, они не смогли выполнить задание. Командир дал мне время до 6 утра следующего дня, приказ должен был быть выполнен любой ценой. С нашим старшиной Воротынцевым, который был опытнее меня, мы пошли в разведку вместе. Ночью перешли кукурузное поле, подошли к немцам с тыла, изучили их огневые точки, сделали на карте нужные пометки. На обратном пути, когда уже светало, мы вдруг услышали голоса немцев. Поспешно спрятались в небольшом сооружении, которое, видимо, служило караулкой. Немцы прошли мимо. Голоса смолкли, и мы решили, что они уже ушли. Я вылез из своего укрытия, и вдруг дверь открылась и в домик вошел немецкий солдат.

Он мгновенно приставил штык к моему животу: у них на винтовках были штыки, похожие на охотничьи ножи. Я схватил штык рукой, чтобы удержать его, из ладони хлынула кровь. Досих пор у меня на руке шрам от этого штыка. И тут Воротынцев выскочил из своего укрытия и ударил немца по голове, а потом выхватил нож и три раза ударил его в сердце. Я впервые в жизни вблизи увидел, как убивают человека. До этого я стрелял, убивал из автомата, но не так. Воротынцев спас мне жизнь. Если бы я выстрелил, это был бы наш конец, немцы были еще достаточно близко, они обязательно услышали бы. К своим вернулись к рассвету. К 6 утра я доложил командиру, что задание выполнено. Однажды начальник штаба артиллерии Попов позвал меня, тогда лейтенанта, сделал пометки на карте и сказал, что наши уже освободили деревню Александровка, а мы должны переночевать там, и на следующий день продолжать продвигаться вперед. Мы, зная, что деревня освобождена, в хорошем настроении шли к Александровкеи вечером были на месте. Я отдал приказ устраиваться на ночлег. Шел мелкий дождь, я лег спать прямо в дождевике. Вдруг прибежали два моих солдата и доложили, что мы окружены. Оказалось, что разведка дала неправильные данные и деревня не была освобождена. Когда мы приближались к деревне, немцы, увидев, что мы идем спокойным шагом, впустили нас и затем окружили со всех сторон. Они кричали нам, чтобы мы сдавались. Но мы вместе с командирами моей батареи решили биться до последнего. До боя я приказал двум солдатам любой ценой добраться до наших и сообщить, что нам нужна помощь. Один из солдат был ранен и не смог дойти, но второму это удалось. У нас было четыре пушки. Мы поставили их кругом, на каждой я оставил по два человека, один должен был стрелять, другой — заряжать. Остальные тоже образоваликруг, отстреливались, защищались как могли. Мы договорились, что, когда я выстрелю красной ракетой, они взорвут пушки. Было три часа ночи, по нам стрелял немецкий миномет. После одного недолета и одного перелета снаряда я понял, что третья мина ударит по нам, но не успел отдать приказа укрыться, мина разорвалась прямо между нами. Солдаты были тяжело ранены, весь мой левый бок был в крови. Осколок вонзился мне в рот и на всю жизнь остался со мной, и даже сегодня я не могу открывать рот полностью.

Прошло несколько секунд, я уже поднял руку, чтобы пустить красную ракету, когда увидел, что к нам на помощь идут наши танки. Они успели. Мне сообщили, что меня вызывает командир дивизии. Я потерял фуражку, еле мог говорить, был весь в крови. Но пошел, доложил. Командир был в ярости, спрашивал, зачем я отправился в эту деревню. Рядом стоял Попов, бледный, не в состоянии вымолвить ни слова, ведь это он приказал идти туда. А я вспомнил поговорку, что победителей не судят, сказал, что виноват, не смог сориентироваться на местности. Только тогда Попов смог вообще вздохнуть, командир же сказал, что я совершил ошибку, что он объявляет мне выговор и награждает орденом Красной Звезды. Я ответил «Служу Советскому Союзу» и потерял сознание. Эту свою высшую награду — орден Красного Знамени — я заработал кровью. Меня отнесли в медсанбат. На следующий день меня навестил Попов,сказал, что я спас его, ведь если бы я сказал командиру, кто именно отдал приказ идти в деревню, он бы пропал. Мы выпили, и я попросил сделать что-нибудь, чтобы меня не отправляли в тыл. Но через десять дней мне стало хуже и меня перевели в госпиталь. Хотели прооперировать, но главврач не разрешил. Сказал, что если через месяц я смогу открывать рот хотя бы на сантиметр, то мне хватит и этого.

Через месяц я вернулся на фронт. Уже командиром батареи противотанкового дивизиона. Дошел до Берлина. Когда война закончилась, мы плакали, обнимались, целовали друг друга. Командир отправил меня в медсанбат пригласить к нам на празднование медсестер. Ведь в нашем дивизионе не было ни одной девушки. Даже медсестер не было, были только мед- братья. Помню, мы от души отпраздновали этот великий день.

Через год после войны вышел приказ, чтобы учителя возвращались к своей мирной профессии. В 1946-м я поступил в Ереванский университет на только открывшийся факультет международных отношений. Работал параллельно с учебой. Десять лет я проработал в разведке, уехал работать за границу. Меня называли разведчиком четырех сторон света. Прослужил в разведке почти 60 лет. Америка, Египет, Франция, Ирак, Ливан и другие страны. Работал на разных должностях — от оперупол- номоченного до начальника внешней разведки Армении.

 

Мушег Саакян
1922 г. р. Лейтенант, 153-я стрелковая дивизия, зенитная артиллерия, заряжающий, позже — командир орудия.

10 октября 1940 года на Ереванском железнодорожном вокзале меня и моих друзей проводили в армию. Мы были не разлей вода — Мукуч, Серож, Амбик, Радик, Ваго и я. Мы только-только закончили школу им. Нар-Доса, учились в одном классе, служили в одной части, были расчетом одного орудия. Нас отправили в Ригу. Год мы должны были прослужить в учебном полку, потом вернуться домой в звании офицера. Год превратился в шесть, а трое из нашей шестерки не вернулись. Сейчас жив только я.

Мы знали, что будет война. Каждый день ждали ее, смирились с этой мыслью. Примерно за неделю до 22 июня объявили учебную тревогу. Рядом с нашей частью был лес, где мы заняли боевую позицию, замаскировали пушки. Там мы оставались 5—6 дней до того, как однажды, в районе 4—5 часов утра над нами вглубь страны пролетели немецкие самолеты...

В начале войны ситуация складывалась не в нашу пользу. Отступать — это было ужасно. Бомбили со всех сторон. Куда ни глянь, везде трупы, части человеческих тел. Отступая, дошли до Пскова, Новгорода. Там в первый и в последний раз я был ранен. Немецкие бомбардировщики бомбили мост, который мы защищали. Один из немецких «Юнкерсов» атаковал мою пушку. Прозвучал приказ: в укрытие. Ребята спрятались, а я не убежал — по траектории немецких выстрелов понял, что не успею, и спрятался под казенником пушки. Через некоторое время налет прекратился. Во время боя я протянул руку, чтобы вытереть пот с затылка и увидел на руке кровь. Вся спина была в крови. Меня отнесли в полевой медпункт, потом — в госпиталь. Один из моих друзей погиб во время этого боя. Когда меня отвезли в госпиталь, я расстался со своими друзьями и не видел их до окончания войны. После госпиталя я некоторое время прослужил в учебной части и офицером вернулся на фронт. Помню свой личный поединок с немецким самолетом. Мы заняли новую огневую позицию, вырыли укрытия, но у меня была привычка — даже в самый опасный момент я не прятался. Смелым был слишком. Однажды, во время ночного боя один из немецких летчиков сконцентрировался именно на моей пушке и постоянно бомбил ее. Я, стоя в полный рост, отдавал приказы, как вдруг почувствовал — что-то со свистом пронеслось мимо меня. Я сбил немца, бой закончился, рассвело, вокруг нас в невероятном количестве валялись осколки. А в двух шагах от того места, где я стоял, я заметил торчащий в земле особо крупный осколок и понял, откуда был тот ночной свист. Для меня это стало уроком. После этого я всегда залезал в укрытиеМои родители родом из Муша. У деда Мартироса было семеро сыновей и одна дочь. Самым младшим сыном был мой отец Амаяк. Однажды он подрался из-за чего-то, испугался по- казываться отцу на глаза и отправился в город — к старшему брату Сурену. В этот день турки убили всех армян в селе. Из всей семьи спаслись только мой отец и его брат Сурен.

Победу я встретил в Польше. Я участвовал в освобождении Варшавы, городов Лодзь, Лович. Мы были в Ло- виче, когда узнали, что победили. Стали стрелять в воздух, кричали «Ура!». К этому времени я уже около года не писал писем домой. Думал — зачем писать, будь что будет, последнюю весточку про меня все равно напишут. Домой возвращался на поезде. Добрался до Еревана, смотрел из окна вагона, и у меня разрывалось сердце. Я представлял, как сейчас мои родные собрались у нас дома по какому-нибудь поводу, а тут открывается дверь — и вхожу я. Так, мечтая, и добрался. Моя сестра бросилась меня встречать прямо в комбинации. А вот мамы не было дома, она была в деревне, в доме бабушки. Я позвонил ей, но говорить мы не могли. Я только мог выговорить: «Мама», а она только: «Миша». Через два часа мы, трясясь в кузове грузовика, уже ехали в деревню. Когда мы приблизились, моя бабушка, как молодая девчонка, запрыгнула в кузов, встала передо мной на колени, и стала проверять, цел ли, все ли на месте. Все было на месте.

 

Левон Будлоян
1917—2013 гг. Родом из Батуми. Через некоторое время после интервью и фотосессии с полковником Будлояном мы с сожалением узнали о его кончине.

В 14 лет мне пришлось оставить учебу и стать рабочим. Я был старшим ребенком в семье и должен был помогать родителям. Свободное время полностью посвящал изучению классической музыки. При этом считал, что мужчина все же должен иметь дело больше с землей, камнем или железом. В 1938 году меня призвали в Красную Армию и отправили в Сибирь, откуда через год наша специальная сибирская дивизия отправилась на финский фронт. Советский Союз отправил на войну с финнами огромное количество оружия, техники и войск.

Несмотря на отлично организованную оборону финнов, нам удалось прорвать их линии укреплений — знаменитую линию Маннергейма — и овладеть Выборгом. Но для нас это были очень тяжелые бои, ведь финны много лет строили эти укрепления. Наша дивизия тогда понесла очень большие потери. При этом почти никого из нас не награждали — ни медалями, ни даже грамотами. Для нас финская война на самом деле стала очень жестоким уроком — мы учились воевать. После ее окончания я написал в ЦК партии письмо, в котором сообщил обо всех недостатках в организации финской войны. Я положил свое письмо в обычный треугольный конверт и отправил его, но не знал, что цензура немедленно открыла и прочитала мое письмо. Меня вызвали на допрос — с кем я писал письмо,кто мною руководил, для чего. Я ответил, что никто меня не направлял, я сам написал это письмо, что лично принимал участие в финской войне, пережил эти страшные дни, потерял многих друзей. Я коммунист и открыто говорю то, что видел своими глазами. Мне с трудом удалось их убедить в том, что я писал письмо не с плохими намерениями, и меня отпустили.

Я тогда решил, что мое место в Армении. Если я хочу-то сделать для своего народа, то должен делать это именно там. В Ереване я поступил разведчиком в систему государственной безопасности. Наступил 1941 год и началась Великая Отечественная война. Ситуация была очень тяжелой, не только на фронте, но и в тылу. Меня оставили в Армении, где я продолжал свою работу в разведорганах. Кроме войны на фронте, велась ещеи невидимая война разведчиков, итогом которой стала правильно организованная система безопасности Армении. Советская армия победила в войне, а мы, разведчики, смогли выполнить порученную нам миссию и внести свой вклад в достижение мира.

Конечно, о многом из того, что нами сделано, даже сегодня рассказывать нельзя — это государственная тайна. Я был удостоен 16 медалей, в том числе боевых. Я горд, что получил столько наград за преданное служение Родине. После войны я продолжил работу в госбезопасности, потом и в милиции. Возглавлял отдел виз и регистраций. Кроме всего, я обязательно находил время, чтобы посещать концерты, потому что музыка всегда занимала особое место в моей жизни. А еще в 90 лет я начал писать. И уже автор трех книг.

 

Мнацакан Григорян
1925 г. р. Подполковник, 245-ая дивизия, 253-й полк, контрразведка, после ранения — 254-й полк.. Награжден высшей солдатской наградой — орденом Славы.

Был 1943 год, когда из отцовского дома в Абовяне меня отправили на войсковые сборы в Дилижан. 2 месяца я пробыл там, учился, готовился. И однажды нас отправили пешком 60 километров до Ванадзора, а там уже посадили в вагоны и увезли. Так мы добрались до Украины. Мы учились стрелять из противотанкового и снайперского оружия, потом ушли на фронт. Мне дали противотанковое 16-килограммовое ружье, а в 44-м — 20-килограммовое. Из этого ружья я и подбил танк, за что получил орден Славы. В первый день на фронте немцы нас обстреливали, нам приходилось прятаться. Это был первый обстрел, и было очень страшно. Но прошло 4—5 дней, обстрелы и перестрелки стали привычными. В феврале-марте 44-го шли бои за город Талси. Войска противника были дислоцированы в три линии. На первой линии были румыно-венгерские войска, на второй — немцы, на третьей — власовцы. Здесь мы сражались 20 дней, и здесь же я был ранен. За день до этого погиб мой друг Борис Дымков. Он говорил мне: «Война закончится, мы демобилизуемся, у меня есть сестра, выдам ее замуж за тебя».

Помню, противник прекратил обстрел,Дымков предложил выйти из укрытия. Я предупредил его о снайперах, но он не послушал, вышел. Я не успел за ним — его сразу же застрелили. Я был весь в его крови. Я плакал и думал, что завтра погибну и я. И на следующий день был ранен в голову. Поэтому я до сих пор хожу в шапке. У меня к тому же много осколков по всему телу. Была ночь, я, раненый, шел к медпункту. Мне хотелось пить, внутри все горело. Рядом с дорогой текла река. Я наклонился, чтобы попить. Вдруг рядом со мной возник похожий на моего Дымкова украинец, не разрешил мне выпить воды, сказал, что из-за воды у меня ускорится кровообращение, и я могу умереть из-за потери крови. Водой умыл мне лицо и показал дорогу к медпункту. По пути я увидел на обочине сдохшую собаку, вокруг — щенят. В детстве у меня была собака. Я вспомнил ее, подошел к щенкам, поднял одного из них и начал гладить. Внезапно на дорогу упал снаряд — туда, где я шел. Если бы я не подошел к собакам, то погиб бы. Меня перевезли в госпиталь в румынский город Фалешт. А щенка я взял с собой.

Месяц и десять дней я приходил в себя, кое-как меня поставили на ноги и снова отправили на фронт. Во время боя я заметил, что один из танков идет прямо на меня. Я выстрелил, но немецкий «Тигр» мое противотанковое ружье не пробивало. Он уже доехал до меня, я бросился на землю, а танк проехал надо мной. Мне повезло, что я оказался в яме — меня не раз-давило, только завалило землей. Танк проехал дальше. Когда я открыл глаза, то не помнил, что произошло, кто я, где я. Потом потерял сознание. Не знаю, сколько прошло времени, открыл глаза, был уже день, тишина, никто не стреляет, я не знаю, где нахожусь. Встал, был в прострации, мне повезло, что я пошел в сторону наших. А город Талси мы взяли — в апреле 44-го. В 1945-м мы вошли в Освенцим. Концлагерь был в 30 километрах от города. Лагерь состоял из 4 секций: в одной секции женщины, в трех — мужчины. Это было тягостное и тяжелое зрелище. В Освенциме мы оставались два-три месяца. Потом двинулись к Праге, Будапешту. Там и встретили победу. После войны меня перевели в Днепропетровск. 4 года я прослужил во внутренних войсках. Помню, как за кражу судили сына генерала Макарова. Это был 1946 год. Генерал потребовал, чтобы его сыну вынесли максимальный приговор — 4 года. Тот и просидел все 4 года. Разве сегодня такое можно представить?

Всего я отслужил 9 лет. Когда я уходил на фронт, мне было 17, и пришлось дослужить, пока не достиг «нормального для отслужившего» возраста. После войны я работал в МВД, потом в Центральном комитете. Уже 17 лет являюсь председателем Совета ветеранов ВС, правоохранительных дел, труда и войны ереванской общины Канакер-Зейтун.

 

Геворк Агабабян
1920 — 2013 гг. Рядовой-связист. 2-й батальон 301-го полка 48-й Прибалтийской дивизии. После войны награжден орденом Отечественной войны второй степени и юбилейными медалями.

В 1939-м Геворк поступил в Ереванский политехнический институт, но проучился всего несколько месяцев — его призвали в армию. 22 июня 1941 года приграничные территории Советской Литвы оказались в самом пекле войны. Трудно было понять, что происходит — война это или просто провокация. Никто не хотел верить, что началась война. Солдаты спасали оружие и технику, выносили раненых. Во время очередной атаки немцев Геворк Агабабаян был тяжело ранен — рядом с ним разорвалась мина, ранив его в ногу и голову. Придя в сознание, он увидел, что к нему приближаются немцы. Собрав последние силы, он бросил в их сторону последнюю гранату и, обессиленный, упал.

Один из немцев подошел к нему, выстрелил из автомата в грудь и, будучи уверенным, что убил, отошел. Сколько Агабабян пробыл без сознания, неизвестно. Открыв глаза, он увидел сидящую рядом с ним на коленях белокурую девушку. Она вытерла запекшуюся кровь, обработала раны. Потом нашла сломанный велосипед и, накинув на него какую-то одежду, соорудила нечто вроде палатки, укрыв солдата от солнца. После она, как могла, объяснила, что здесь находиться опасно, и вернется к вечеру. Но вернулась она раньше обещанного — не одна, а вместе с другой женщиной. Они накормили раненого солдата, перенесли в более безопасное место и снова ушли. Когда стемнело, девушка вернулась с двумя мужчинами, которые помогли перенести его в село. Девушка-литовка выхаживала его и двоих других раненых, которых привели через два дня. Но немцы узнали о тайнике с ранеными, и сколько ни старалась сердобольная девушка убедить немцев, что Геворк — не солдат, ей это не удалось. 27 июня немцы перевезли раненых в облцентр Советский, где автомобильные гаражи были переоборудованы в полевые госпитали для лечения раненых. Они не обогревались, пленные находилисьв ужасных условиях. Многие погиба- ли от холода. Геворк провел там год и два месяца.

Еще не выздоровевшего, его в 1942-м перевели в лагерь на острове недалеко от пролива Па-де-Кале. Военнопленные работали у местных фермеров. Здесь Геворк прожил три года, не имея никакой информации, что происходит за пределами острова. В мае 1945-го война закончилась для всех, но не для военнопленных. Его вместе с группой военнопленных отправили в Англию, а в начале июня — в Советский Союз, в Одессу. Из Одессы его отправили на Дальний Восток, в город Суджан на принудительные работы на угольных рудниках. Там Агабабян провел целых 7 лет, и только в 1953 году был освобожден и вернулся в Армению.

После возвращения в Армению он долгие годы искал литовскую девушку, которая спасла ему жизнь. В этом ему помогали сотрудники областной газеты «Стакинетис» города Расейняя. В итоге они нашли ее — Петре Тотиле, и Геворк с супругой поехал в Литву, где встретился и с ней, и с мужчинами, которые тогда перенесли его, раненого, в деревню.

О Геворке Агабабяне писали литовские газеты. Информация о нем попала и в государственный исторический музей Каунаса. Спасшийся чудом во время войны солдат получил инвалидность второй степени только в 1995 году. Геворк Агабабян скончался 27 февраля 2013 года. Ему было 93.

 

Корюн Арутюнян
1925 г. р. Лейтенант, разведчик. 1-й Прибалтийский фронт., 2-й Прибалтийский фронт. 3-й Белорусский фронт. Награжден орденом Славы, орденом Отечественной войны и боевыми медалями.

В 1941 году мне было 16 лет. На поезде ехал из Кировакана в Ереван, чтобы продолжить учебу. Именно в поезде я узнал, что началась война. Я был самым младшим в нашем классе. Сразу был объявлен призыв, и все мои друзья ушли в армию. Я тоже, не предупредив родных, отправился в военкомат и потребовал, чтобы меня призвали, но мне отказали. «Мальчишка, у тебя молоко на губах не обсохло, вырастешь, посмотрим», — сказали мне и отправили домой. Но я не сдавался. Принял участие в общевойсковых обучающих курсах, научился пользоваться всеми видами оружия. В 42-м снова пошел в военкомат. На этот раз меня приняли.

Я не разрешил матери провожать меня, пригрозил, что не буду писать ей писем. Сестры рассказывали, что она много плакала, а я не хотел, чтобы она пришла на вокзал и плакала там. Сначала меня отправили в Грузию, в снайперскую школу в Лагодехи. Я закончил школу на отлично. Оттуда летом 43-го года меня отправили на фронт. Я участвовал в боях под Орлом Курском и Лугой. Это был 1-й Прибалтийский фронт, которым командовалБаграмян. Я всегда был на передовой, дошел до Брянска, Чичеринской, Ярославля. В декабре 43-го недалеко от Витебска я был ранен в ногу. Через полтора месяца вернулся из госпиталя уже на другой фронт — 2-й Прибалтийский. И здесь я почти не был в тылу, все время на передовой.

Через три месяца снова был ранен. На этот раз — в плечо. После этого меня перевели на 3-й Белорусский фронт. Мы прошли Прибалтику и дошли до Восточной Пруссии. Я никогда не видел, чтобы наши солдаты бежали с поля боя. Были очень тяжелые условия, но никто не бежал. 12 января 1945 года было объявлено общее наступление с севера на юг. Мы были на берегу реки Неман. Перейдя реку, освободили город Тильзит. Продвигаясь вперед, дошли до Кенигсберга. Однажды, после перехода через реку командир позвал меня. Я занервничал, мне казалось, что я что-то сделал не так. Но он, оказывается, вызвал меня, чтобы похвалить и дать десять дней отпуска. Во время организации переходов через реку я отличился в вопросе разведки. Меня назначили командиром отдельного батальона. Разведку мы проводили так: определить огневые точки противника, предпринять меры по их уничтожению, захватить «языка». Это было достаточно опасно. Идя в тыл врага, ты должен подготовиться, заранее наметить пути прохода. А они закрыты колючей проволокой, заминированы. Если не могли пройти мы,отправлялись специальные группы, которым было приказано привести «языка», а мы должны были отвлекать внимание врага. Продвигались чуть вперед, открывали огонь, немцы стреляли в ответ по нам, а наши товарищи могли сделать свою работу.

Для меня война закончилась чуть раньше, чем для других. Меня отправили в Военно-инженерное училище в Ленинграде. Так получилось, что и о победе я узнал в поезде. Это была большая радость, мы доехали до Ленинграда, и там отметили победу как положено. Вообще, я хотел продолжить учебу, получить профессию. Но меня не демобилизовали. Я ведь как раз достиг призывного возраста, а тогда обязательная служба длилась 5 лет. Лишь на 10 дней отпустили домой повидать родителей, а потом я вернулся на службу, на этот раз — обязательную. Мы проводили работу по разминированию территорий Ленинградской области. Это было очень опасно, на моих глазах погибло несколько моих товарищей. Демобилизовался я в 1950-м и уехал в Москву, поступил в Государственный университет цветных металлов и золота. Экзамены я сдал хорошо, но не смог ответить на вопрос о произведении автора, которого не знал. Тогда я прочитал стихотворение Ованеса Туманяна. Меня спросили, что я читаю, тогда я ответил: «Если вы не знаете Туманяна, почему я должен знать вашего писателя?». Экзамен я сдал.

 

Жора Тунян
1925 г. р. Старший лейтенант, 452-я отдельная зенитная артиллерийская дивизия, после — 1860-й отдельный артиллерийский полк. Удостоен многих наград: ордена Красной Звезды, ордена Славы 3-й степени, ордена Великой Отечественной 1-й степени и других.

Я родом из села Караундж Горисского района. В начале войны на фронт забрали сначала отца, потом сестру, которая получила военное образование. Меня призвали с третьего курса педагогического техникума в 43-м. С мая по июль 1943 года наша дивизия была дислоцирована вдоль желез- ной дороги Батайск—Ростов, которая проходила через Дон и его притоки. Все снабжение фронта Курск—Орел— Белгород шло со стороны Ростова. Однажды со стороны Нового Нахичевана друг за другом пошли группы бомбардировщиков «Юнкерс» в сопровождении истребителей. В этот день в воздух поднялось 350 бомбардировщиков и 90 истребителей. У немцев была цель вывести из строя железную дорогу и все мосты. Начался жестокий бой. Им так и не удалось уничтожить хотя бы один мост, они вынужденно сбрасывали бомбы далеко от Ростова. Но одна из наших рот у Батайска была полностью уничтожена.

В этот день наша часть подбила 7 бомбардировщиков и истребителей. Один самолет подбила наша батарея, наша пушка, наводчиком которой был я. В 1944 году я принял участие в освобождении Ровно, Дубно, Луцка, Льво- ва, а в конце 1944 года — Перемшеля, Тарнобжега и Сандомира. В 1945 году я участвовал в Львовско-Сандомирскойоперации. Наши правый и левый фланги перешли в наступление, а в центре, где была и моя пушка, сопротивление немцев было очень сильным. Был дан приказ уничтожить все огневые точки противника, что мы и сделали, обеспечив продвижение армии к Бреслау. Но это было бы невозможно, если бы я с товарищами ночью, под шквальным огнем, под светом прожекторов не выполнили наше особое задание. Я чудом избежал смерти. У меня были только осколочные ранения. Один из наших был тяжело ранен в ноги и остался на поле боя. Спасти его было невозможно. Он всю ночь кричал, просил о помощи, пока на рассвете его голос не затих. В эти дни в нас не было ни капли жалости к врагу. В кармане одного из наших погибших товарищей я нашел письмо его любимой. Она писала, что ждет его, они поженятся, у них родятся дети. У меня не было люби- мой девушки, но это письмо сильно подействовало на меня. 4 мая в Бреслау после тяжелого боя немцы сдались. Они шли рядами, складывали оружие в одну сторону, велосипеды и машины — в другую. Они собирались завоевать мир, но, когда попадали в плен, даже пикнуть не могли. Это была наша победа! После окончания войны я поступил на геологический факультет ЕГУ. Работал в Геологическом управлении Армении. Кандидат наук. Сегодня я председатель совета ветеранов войны, труда, ВС и правоохранительных органов ереванской общины Арабкир.