Будьте так бодры!

Зимой я чувствую себя снежной бабой. Слепну от белого. Скриплю сапогами. Поскальзываюсь. Злюсь. Двигаюсь в рамках, дозволенных холодом и смирительной курткой. Скучаю по своему телу, тщательно скрытому от собственных глаз аж с прошлого лета. Под одеждой, которая не украшает, а греет, и все время — лета хочу!!! Словом, если отпуск мой пришелся на зиму, я не курортник, а курортист. В Цахкадзоре таких, как я, называют горнопляжниками.

Проснувшись утром в гостинице, я не торо­плюсь на лыжную трассу, а переворачиваюсь на другой бок с упоительным чувством школьника, который томится в надежде, что вдруг именно сегодня возьмут да и забудут его разбудить. В отпуске такое возможно только на лыжном курорте, когда по коридору барабанят табуны тяжелых ботинок, а тебе даже тапки кажутся неподъемными. И хотя бы только ради этого таким, как я, стоит сюда приезжать.

В поисках посеребренного особняка
Все на лыжню! А я — искать деревянный дом, в котором, как написано в рекламных буклетах, в 1930 году останавливался Осип Мандельштам. Говорят, именно здесь были написаны некоторые стихи из его цикла об Армении. «Якорные пни поваленных дубов звериного и басенного христианства». Робею. Даю себе слово больше не писать. И даже не разговаривать! И сразу заговариваю со старцем, который, судя по бороде, должен знать все об этих местах.
— Кто? Мандельштам? — чешет он затылок. — Нет. Не слышал. Молокане тут есть. А вот немцев отродясь не было.
Еще несколько попутчиков, и стало ясно, что методом тыка искать не стоит. Вот в Доме-музее братьев Орбели могут знать больше. Почему я так решила? Может, просто потому, что туда я тоже хотела пойти.
В этом старинном особняке в 1882 году родился Левон Орбели — тот самый выдающийся физиолог, ученик и продолжатель дела Павлова. Директор музея Марине Буниатян рассказывает, как в 1980 году было принято решение о создании здесь музея, а уже в 82-м он был открыт. Причем все экспонаты, — а здесь воссозданы обстановка отчего дома, кабинеты братьев, собраны их личные вещи, книги, фотографии, — были предоставлены Борисом Пиотровским, наследниками и учениками братьев.
— Все эти люди были словно из другого мира, — вспоминает директор, — какого-то изысканного и прекрасного, в который я окунулась, когда мы с мужем — основателем этого музея — еще только пытались его организовать. Представьте, никто из них ни копейки не запросил. Дочь Рубена Орбели была просто шокирована, когда я принесла ей акт о получении экспонатов. В ее измерении подлости просто не существовало, причем настолько категорично, что мне стало стыдно за эту вполне нормальную бумагу. Все-таки кровь — не вода. Особенно голубая…
Словно в продолжение слов директора, с телеэкрана доносится голос Иосифа Орбели: «И отчего обыкновенная порядочность возводится в ранг исключительности?» — вопрошает он, раскачивая солидной бородой. И так хочется верить, что хотя бы кто-то из ребят, которых водят сюда школьные учителя, попытается найти ответ на этот вопрос.
На рояле матери семейства Варвары сейчас раз в год играют лучшие ученики музыкальной школы. Иногда при­езжает и внук Левона — заместитель директора Физико-технического института им. А. Ф. Иоффе РАН Абгар Орбели. Однако сегодня я — единственный гость этого дома.

Читайте полную версию в формате PDF