Надежды провести фотосъемку не было никакой. С раннего утра серое, обретшее плоть небо лениво сползало в ущелье реки Дебед. И все-таки мы поехали в Санаин. Дождь полил, как только добрались. Надев дождевики, поднимаемся по лестницам. Справа от монастырских ворот за калиткой, увешанной деревянными масками и крестами, в беседке сидит человек и старательно наносит на крест знакомые узоры:
— И куда вас несет в такой ливень?! Быстро ко мне, под навес! На столе у хозяина беседки, мастера резьбы по дереву Армена, сразу появились чашки горячего черного кофе и еще теплые, в румяных яблоках, лавашные пергаменты. Ели, чтобы согреться. — Очень вы не вовремя, — ворчит хозяин. — Даже Сохак, которая всегда здесь, и та в город за чем-то уехала. И кто теперь покажет вам все, кто расскажет? Ну что я знаю?! Помню только, как в бытность мою ребенком два брата, что жили домом выше, откопали в своем саду кувшин золота. Поделили монеты между собой и никому об этом не рассказали. Через пару месяцев у одного из них сын умер, а другой сам вскоре преставился. Тогда-то уцелевший брат и рассказал всю правду. Не может человек владеть тем, что принадлежит церкви.
Мерзнуть дальше у Армена было бессмысленно, и я впервые пришла в монастырь не осмотреть его, а укрыться от дождя. Рассказать что-то о нем было некому и у меня возникло ощущение, какое бывает во время разговора у людей, не владеющих общим языком: может, и не все поймешь, зато точно понятно, с кем разговариваешь. Чего не случается при участии переводчика, когда понимаешь-то все, но ничего не чувствуешь. Словом, сижу под прикрытием массивных стен, прислушиваюсь к шуму дождя, пытаюсь вспомнить все, что об этом месте вычитала накануне, и представить то, чего нигде не вычитаешь.