Писателям нужны писатели

В рамках Фестиваля молодых русскоязычных писателей Армении писатель Евгений Попов с 26 по 31 ноября провел в Цахкадзоре семинары и обсуждения рукописей молодых авторов. Евгений Попов - секретарь Союза московских писателей, один из основателей Русского ПЕН-центра. В 1979 году вместе с Андреем Битовым, Василием Аксеновым и другими стал составителем легендарного альманаха «Метрополь», выпущенного самиздатовским способом, после чего его тексты были запрещены в СССР. Автор сборника рассказов «Веселие Руси», «Самолет на Кельн», романов «Накануне накануне», «Душа патриота» и др.

Евгений Анатольевич, что могут дать молодому писателю подобные фестивали?

- Писательство – дело одинокое. Писатель имеет дело с хаосом, пытается слепить из ничего – нечто. Это похоже на колдовство. И когда его мистический продукт готов к употреблению, у него может возникнуть сомнение: а не бред ли я сотворил? И поэтому многим писателям нужна литературная среда, обратная связь. Не только с читателями, но и с коллегами, которые в подобных случаях выступают в качестве более профессиональных читателей. Если, конечно, злобно не настроены к остальным. Я, например, будучи молодым и неопытным, сдуру отправил свою рукопись Валентину Катаеву. Он, к моему изумлению, ответил. Он написал, что в моем рассказе было много необоснованной грубости. Его совет мне очень помог. А были и такие советы, которые помогли тем, что я не прислушался к ним. То же самое и здесь: никто не даст тебе ключ к успеху, а вот некоторые советы очень пригодятся в будущем. С другой стороны, я уверен, что нельзя научить человека писать художественное произведение. Это нерациональный и даже сакральный процесс, который либо доступен человеку, либо нет. Можно только помочь писателю развиться, особенно начинающему.

Значит, если человек графоман, то это навсегда?
- Если нет дара, то чему учить человека? И так не только в литературе, но и в любых других сферах. При этом, я графоманов люблю, потому что графоманство – часть писательской профессии. Если человек горит желанием писать, если его мучает непреодолимая жажда к построению текстового мира, то в этом нет ничего плохого. Все писатели такие. Но графоман отличается от писателя тем, что не понимает, что делает, не понимает, что такое литература. И если ты указываешь графоману на очевидные ляпы и говоришь – «так нельзя писать», то у него возникает вопрос «а почему так нельзя писать?» Значит, он не видит того сакрального, что несет в себе искусство. У меня, скажем, были старшие учителя – Василий Аксенов, Василий Шукшин, Виктор Астафьев. И вот на своем примере могу сказать, что учителя могут быть только по ремеслу, они могут кое-что подсказать, кое-что подправить. Но они не смогут научить искусству, литературе.

Кого бы вы выделили из молодых армянских писателей?
- Меня очень порадовал высокий уровень именно прозы. Могу выделить перспективного молодого писателя Амбарцума Амбарцумяна. Пускай он и пишет на армянском, но даже в переводе чувствуется высокий уровень. Очень понравились Ованес Азнаурян и Рубен Ишханян. С последним я уже был знаком до фестиваля. Интересный подход заметил также и у Айка Мелконяна – с его путевыми заметками, представленными в форме рассказа. А самое интересное, что у армянских молодых писателей заметна тенденция к словообразованию. Например, в одном из рассказов было такое слово, которое я никогда до этого не встречал – «однопартница». Писатели, для которых русский язык - не основной, более дерзки в обращении с ним. Они много экспериментируют, что идет во благо как их художественному тексту, так и русскому языку в целом. Я не могу сказать, кто из них станет профессиональным писателем, а точнее - тем, кто зарабатывает на жизнь своим пером. Даже признанным мастерам сегодня трудно зарабатывать одним лишь писательством. Я могу говорить только об уровне, который очень высок.

А какие у вас сложились отношения с армянской литературой в целом?
- Сразу на ум приходит Грант Матевосян. О нем я узнал от Андрея Битова, хорошего друга Гранта. Вспоминаются великие поэты Егише Чаренц, Ованес Туманян. Читал средневекового поэта Григора Нарекаци в довольно неплохом переводе Наума Гребнева. И Нарекаци, и Чаренц входят в культурный обиход образованного русского человека. Очень нравится Уильям Сароян, хотя к армянской литературе он относится не напрямую. Однако вполне закономерно, что в Ереване стоит его памятник.

Это ваш первый визит в Ереван?
- Да, и я готовился к этой встрече. Можно с уверенностью сказать, что она оправдала ожидания. Во-первых, здесь я заметил симпатичную для меня писательскую специфику. Может, это связано с армянским менталитетом или влиянием архитектуры, горного пейзажа. Самые жесткие рассказы имеют положительные краски. Например, рассказ того же Амбарцума Амбарцумяна «Корейский деликатес». Сюжет понятен – мужики с голодухи съели собаку. Но если бы этот сюжет представил русский писатель, то у него нагнеталась бы чернуха, мол — съели собаку, ужас и безысходность. Но у Амбарцума меня поразил финал. Собаку то съели — да, но чтобы не травмировать ребенка, они устраивают целое представление, садятся в машину и едут искать собаку. Помнится, у Феллини был подобный сюжет.

Что касается самой Армении, то первое, что бросается в глаза, это изрезанный зубцами гор горизонт и розовые туфовые стены. Мне это напомнило итальянскую Тоскану, где я много раз бывал. А музей Параджанова просто изумил меня. Такого по-человечески теплого музея нет нигде в мире. Я узнал много новых синонимов Армении: сыр, вино, коньяк, хачкары, горы, церкви, древние рукописи. Это слои Армении. Также заметил, что в ереванских кафе очень много курят. Даже больше, чем в России. Будучи заядлым курильщиком, который четыре года как бросил, я не мог не заметить этого. Наверное, в этом тоже есть особый подтекст. Но его еще надо разгадать.