11 июля 2013, 15:29
15863 |

Не мешать работе вдохновения

В феврале 2013 года художник Петр Саруханов получил высшую журналистскую награду — «Золотое перо России». Союз журналистов отметил ею иллюстрации к материалам «Новой газеты», с которой Саруханов сотрудничает чуть ли не с момента ее основания в 1993 году. Сегодня он — главный художник «Новой», определяющий стиль и направление издания наравне с его ведущими авторами. В другой своей ипостаси Петр Саруханов — талантливый и яркий живописец, считающий, что главная задача художника — не мешать работе вдохновения.

Петр, вам как главному художнику газеты, выходящей три раза в неделю, наверняка приходится работать в условиях жестких временных рамок. Это трудно для творческого человека?
— Я не успеваю задуматься над тем, трудно это или нет. Такова специфика моей работы: иллюстрировать статьи заранее невозможно. В каждый номер «Новой» я делаю в среднем 4—5 рисунков. Мне приносят готовые полосы, и на работу у меня остается всего несколько часов. А иногда это происходит в самый последний момент перед сдачей номера в печать, тогда времени еще меньше.

Как рождается идея рисунка после того, как вы прочитали статью?
— Боюсь, что и на этот вопрос не сумею ответить. Нет времени себя анализировать. Иногда рисунок рождается мгновенно, в процессе читки, и я сам себе удивляюсь. А, бывает, долго ничего не получается. Тогда мне лучше отвлечься — послушать музыку, может, сыграть в онлайн-игру. И на этом фоне какая-то идея приходит в голову. У меня нет единого узнаваемого стиля, как у других газетных художников, и на это я иду сознательно. Когда пытаешься втиснуть себя в какую-то одну манеру, это мешает работе фантазии. Изобразительный ряд может быть любым, лишь бы он передавал нужную мысль. Я всегда стараюсь не просто отобразить содержание конкретной статьи, а высветить ее главную идею. Показать свое видение. Быть скорее соавтором, а не иллюстратором.

В вашем кабинете в «Новой» стоит мольберт. Вы легко переключаетесь с газетной графики на живопись?
— Переключиться мгновенно не получается, мне обязательно надо перевести дыхание. Возможно, существует определенный запас творческих сил, и, когда он заканчивается, нужно время на его восстановление.

Ваша изопублицистика и ваша живопись кажутся двумя совершенно разными мирами.
— Возможно, визуально они и разные, но питаются из одного источника. Вообще-то, если бы газета выходила ежедневно, я вряд ли смог бы посвящать достаточно времени живописи. Но поскольку аврал у нас только трижды в неделю, то в свободное время я могу писать картины даже здесь. Я всегда очень любил масляную пастель, потому что это мобильный материал, им можно пользоваться в любых условиях. Потом стал работать в акриле, который мне очень подходит — он быстро высыхает и не надо ждать, пока подсохнет первый живописный слой, чтобы начать работать над вторым.

Это из-за работы в газете ваша живопись стала такой стремительной?
— Не думаю, что одно повлияло на другое. Просто такой у меня темперамент. Кто-то может годами работать над одной картиной. У меня так не получается. Когда я чувствую нечто, похожее на вдохновение, ощущаю буквально, как на голове дыбом встают невидимые волосы, мне необходимо очень быстро поймать это чувство и зафиксировать его на холсте. А возвращаясь к той же работе спустя какое-то время, я должен тратить усилия, чтобы достичь этого состояния.

Вы родились в Тбилиси, в городе, из которого вышло множество творческих людей, в том числе и художников. Как вам кажется, окружавшая вас с детства красота повлияла на выбор профессии?
— Однажды бывший у меня в гостях в тбилисской квартире друг — журналист и фотограф Юрий Рост — вышел на балкон и сказал: «Родившись здесь, как можно не стать художником?!» Я очень люблю Тбилиси. Там всегда жили люди разных национальностей и вероисповеданий, которые делились своими культурными ценностями, обогащая друг друга, и вместе создавали нечто своеобразное и неповторимое. Не по масштабам, но по атмосфере он чем-то похож на Нью-Йорк — там тоже ощущается большое скопление и интенсивное движение всего любопытного на планете. Но, знаете, как-то я увидел фотографию, прикрепленную над компьютером у одной девушки. На ней была заснеженная улица, фонарный столб и несколько покосившихся бараков. Я спросил: что это? А она со слезами на глазах ответила: «Это моя родина». И назвала место, которое с трудом можно отыскать на карте. Я думаю, что большинству людей свойственно любить тот город, село или деревню, в котором они родились и выросли. Это не зависит от того, красиво там или нет.

Ваша семья имела отношение к искусству?
— Нет, родители были инженерами. И поскольку они постоянно задерживались на работе, в детстве я много времени проводил с бабушкой и со старшей сестрой. Они и привили мне тягу к книгам и картинам. Сестра, кстати, у меня известный искусствовед в Грузии. А бабушка была, как говорили в те годы, антисоветчицей, поэтому воспитывала меня в несколько старорежимном духе. Не разрешала заходить домой в пионерском галстуке. Я всегда его снимал перед дверью. Мы жили в доме, который построил мой прадед. Он был известным оружейником, получал медали на выставках за свое оружие, даже одно время возглавлял гильдию оружейных мастеров Тифлиса. Но после того, как дом национализировали, нам остались только две комнаты. Бабушка хорошо помнила, что наша семья пережила в то время, и старалась передать эту память и мне.

А когда вы начали рисовать?
— Рисовал я всегда, сколько себя помню. Все, что обычно изображают мальчишки: танки, пушки, самолеты. В начальной школе, классе в третьем преподаватель рисования Яков Оганезович посмотрел мои работы и сказал, что я стану художником. Но в тот момент его слова не произвели на меня большого впечатления. Я тогда еще мечтал стать космонавтом, как и многие мои сверстники.

А что-нибудь особенное можете вспомнить из вашего раннего творчества?
— В 7-м классе мы с другом начали рисовать бородатых человечков, которые постоянно устраивали друг другу разные пакости: подкладывали кнопки на стулья, обливали водой... Мы их так и называли — пакостники. Потом придумали город, в котором они живут, каких-то других персонажей, в общем, это был целый мир. На каждый фортель нужно было немедленно ответить другой выходкой. Очень быстро придумать ее и нарисовать.

Мне кажется, это был прообраз вашей будущей работы в газете. Как у вас складывалась жизнь после школы?
— Я поступил в Политехнический институт на архитектурно-строительный факультет, по окончании которого меня взяли в армию офицером-двухгодичником. Армейскую службу я проходил в военном проектном институте, где работал по специальности и осуществил свой первый самостоятельный архитектурный проект — оформил фасад военного санатория в Сухуми. Это был картуш — десятиметровая конструкция из бронзы, композиция на морскую тему. Вернувшись из армии, я продолжил работать на военном строительстве, занимался в основном малыми формами и декоративным оформлением. Но это было, честно говоря, довольно скучно, и в один прекрасный день я решил все в своей жизни поменять. Ушел работать в газету, тоже военную. Это случилось в середине 80-х годов, когда еще существовала Советская Армия и издавалась газета закавказского военного округа. Там я занимался обработкой фотографий, рисовал плакаты: на заднем плане — достижения народного хозяйства, на переднем — солдат с оружием в руках на страже нашей счастливой жизни.

Во второй половине 80-х этот стиль стремительно терял актуальность.
— Конечно, тогда многие, и я в их числе, уже хорошо понимали все лицемерие подобного официоза. Я начал сотрудничать с популярной газетой «Молодежь Грузии», которая отличалась определенным либерализмом и оппозиционностью, а через некоторое время перешел в ее штат. В 1989 году, 9 апреля в Тбилиси произошло поворотное событие — разгон оппозиционного митинга военными, которые использовали в том числе саперные лопатки. В результате погибло 19 человек. «Молодежь Грузии» принимала активное участие в освещении тех событий, и очень скоро противостояние власти и прессы перешло в открытую фазу. Газету закрыли. Ситуация в Грузии становилась все тяжелее. Я часто бывал в Москве, выставлял свои произведения в грузинском культурном центре на Старом Арбате, а мои московские друзья, пытались привлечь меня к работе в разных печатных изданиях. Я, надо сказать, этому довольно долго сопротивлялся, пока не познакомился с «Новой газетой». К ней меня как-то притянуло, и я до сих пор в ней работаю.

«Новая газета» — тоже оппозиционное издание.
— Мои рисунки не могут не быть оппозиционными. Рисовать «за» практически невозможно. Это скучно и не жизнеспособно. Мой жанр подчеркивает все то, что в нашем мире несовершенно или глупо. Я стану безработным, если оппозиционной прессы не будет. Или если вдруг наступит всеобщее благоденствие и процветание. Но это маловероятно.

Да, гораздо вероятнее, что не станет оппозиционной прессы. Но у вас в любом случае останется живопись.
— В живописи я чувствую себя очень свободным и раскрепощенным, делаю все, что мне хочется. При этом стараюсь не потерять главного, того, что чаще всего находится вне поля нашего зрения. Раньше я часами простаивал перед работами великих мастеров в музеях. Сейчас же пытаюсь увидеть это главное, не всматриваясь в детали. Я получаю самое большое удовольствие от посещения музея, когда просто скольжу взглядом по полотнам. Я вдыхаю аромат, а не зачерпываю ложкой. И при таком подходе мне, как ни странно, становится виднее значимое. Мне повезло в том, что я не завишу материально от своих картин. Ведь если художник зарабатывает живописью на жизнь, он рискует попасть в узкие рамки рынка. Продав удачно одну работу, следующую он постарается сделать в чем-то похожей на нее. Сознательно или бессознательно. И через некоторое время может обнаружить, что перестал развиваться как художник, что он уже не ищет нового, боится рисковать. Что он попал в сложную зависимость, финансовую и психологическую.

Принято считать, что художник ищет какое-то время, а потом находит свой собственный стиль и уже работает только в нем. Разве не так?
— А почему нельзя искать всю жизнь, если тебе это нравится? Я считаю, что художник обязан прислушиваться к внутреннему голосу, искать в том направлении, куда он его зовет. И очень серьезно относиться к тому, что он делает. Художник всегда должен верить в то, что создает шедевр.

Журнал «Ереван», N5(85), 2013

Еще по теме