Ему одинаково удались карьера ученого и служба в разведке. Именно он первым сообщил в Москву о разработке в США атомного оружия, благодаря чему в СССР появилась своя атомная бомба, а вместе с ней и возможность сохранить статус-кво в послевоенном мире. За освобождение Гайка Овакимяна из американской тюрьмы хлопотал сам Иосиф Сталин.
Геннадий
Досье на молодого ученого, уроженца нахичеванского села Джагри Эриванской губернии Гайка Овакимяна, заинтересовало иностранный отдел ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление). «Терпеливый, упорный, сдержанный, благовоспитанный, не склонный поддаваться эмоциям, превосходно владеющий шестью языками» человек был позарез нужен на Лубянке. Да и внешне он был больше похож на европейца — белолицый, светловолосый, голубоглазый. Такой сможет привлечь внимание известных иностранных ученых, сможет сблизиться с ними, убедить их сотрудничать. Словом, Гайку Овакимяну сделали предложение, от которого он не мог отказаться. Тридцатидвухлетний ученый-химик знал, что отныне ему придется распроститься со спокойным существованием, и что теперь каждый его шаг будет сопряжен со смертельной опасностью.
Новая жизнь началась с прохождения специальных курсов, и уже через несколько месяцев восхищенные специалисты констатировали: умеет быстро ориентироваться в сложных ситуациях, мгновенно принимать верные решения… Первым заданием Геннадия — именно этим псевдонимом должен был подписывать шифровки и секретные задания Гайк — стал Берлин. Здесь ему предстояло наладить деятельность научно-технической разведки. По легенде, он был сотрудником советского Торгпредства.
Атомный расклад
После того, как в 1919 году Резерфорд обнаружил, что атомы одного химического элемента могут превращаться в атомы другого элемента, открылись перспективы для создания сверхмощной бомбы — атомной. Накануне Второй мировой войны все работы в этом направлении были засекречены. В СССР подобные исследования велись в Ленинграде и Харькове. В июле 1931 года по приглашению известного немецкого физика доктора Ланге Берлин посетил академик Абрам Федорович Иоффе — директор Ленинградского физико-технического института. На вокзале академика встречал Геннадий… Через год газета «Правда» опубликовала сообщение — советским физикам удалось расщепить атом. Даже американцам, располагавшим прекрасными возможностями и услугами знаменитых физиков — Милликена, Туве, Лауритца — ядро пока не поддавалось. Ошеломленный Ланге терзался вопросом: каким способом — немецким или английским — воспользовались в СССР? Ответ содержался в секретной информации Геннадия.
Новая цель — проникнуть на сверхсекретную «кухню» двух военизированных гигантов немецкой промышленности «Ауэра» и «Цейса» — была достигнута столь же успешно. Москва получила данные о новейших средствах противохимической защиты, оптических приборах и разработках в области гидролокации. И тут же распорядилась наладить аналогичное производство. Девятьсот сорок дней проработал Геннадий в Германии, когда неожиданно последовал приказ вернуться на родину. Пути Центра неисповедимы — только неделю назад было получено очередное задание. Неужели внезапный отзыв из Берлина означает недовольство его действиями? Или, учитывая бесспорный талант разведчика, на него собираются взвалить что-то посерьезнее?
По лезвию бритвы
В Москве Овакимяна наградили нагрудным знаком «Почетный чекист» и сразу же ознакомили с новым заданием — пришла пора сформировать научно-технический отдел в резидентуре советской спецслужбы в Нью-Йорке. После тяжелого кризиса Америка стала приходить в себя — «новый курс» Рузвельта поднял страну на ноги. Данные разведки свидетельствовали о беспрецедентном взлете американской науки, особенно в военной области, где активно разрабатывались новые образцы вооружения и военной техники. К тому же Соединенные Штаты наконец признали СССР — в конце 1933г. были установлены дипломатические отношения с Советским Союзом. Идеальным прикрытием для Гайка должна была стать учеба — ему следовало немедленно поступить в аспирантуру Нью-Йоркского университета и защитить докторскую диссертацию.
В Америке Гайку предстояло прожить долгих восемь лет. Блестяще сдав экзамены в аспирантуру Нью-Йоркского химического института, он во время учебы очень быстро сошелся с целым рядом известных ученых. Спустя два десятилетия Гайк поделится с самыми близкими и верными друзьями — композитором
Арамом Хачатуряном и адмиралом Иваном Исаковым: «Я преклоняюсь перед людьми науки, независимо от того, знамениты они или нет. И мне всегда становилось тягостно на душе, когда я шел не просто на встречу с ними, а с целью перетянуть на нашу сторону. Нет, я не жалею об этом, я делал правое дело. Пусть не покажется бахвальством, но одна моя беседа могла привести, скажем, к созданию самолета «ТУ» или новейшего средства защиты от химического оружия. Самым неприятным для меня было не только тревожить талантливого или гениального человека, но еще и подвергать его опасности. Поверьте, это было действительно тяжело…»
Овакимян обладал уникальным даром вербовать людей, причем большинство его агентов действовало из идеологических соображений — не требуя вознаграждения. Возможно, еще и потому, что Гайк сам безоговорочно верил в идеи, которые стремился внушить своим «собеседникам». И даже испытав на себе сталинские репрессии, став объектом мести самого Берии и фактически находясь под домашним арестом, был уверен — все это не более чем недоразумение. Кстати, несмотря на сверхзанятость, в 1935г. он блестяще защитил докторскую диссертацию. «Я больше всего боюсь непрофессионалов. Непрофессионализм может разрушить все на корню. Каждый человек должен быть на своем месте», — говорил Овакимян.
Разведчики лезли из кожи вон, снабжая Центр необходимыми материалами, но в век стремительного развития науки и техники традиционные средства и методы разведки были уже недостаточны для оперативного сбора нужной информации. И Гайк изобрел совершенно новый метод вербовки — превратил в вербовщиков своих самых опытных и умелых агентов. Сам объект, которому внушат, что сотрудничество ведется с английской, французской или немецкой разведкой, будет знать только своего вербовщика. Понимая, что Москва наверняка откажется добавить целое звено, да еще не контролируемое Центром, Овакимян решил действовать на свой страх и риск. Вскоре Центр получил ценные сведения по технологии прямой перегонки автомобильного бензина, об атмосферно-вакуумных насосах, получении авиабензина с октановым числом 74, о переработке газа на нефтеперерабатывающем заводе… Особо важными были данные о более чем пяти десятках видов новой военной техники — с подробнейшими чертежами, указанием материалов, описаниями отдельных узлов и деталей. Одним из них был американский бомбардировщик В-29 — прототип знаменитого советского ТУ-4.
Отголоски сталинской «охоты на ведьм» достигли американского побережья. Досталось и разведчикам — были отозваны на родину и расстреляны резидент Гутцайт и еще несколько чекистов. Гайк, который превосходно разбирался в людях, был уверен, что Гутцайт — преданный родине солдат и не мог быть предателем. И вообще, какой смысл рисковать, проникать в самые тайные и засекреченные уголки, добывать для родной страны бесценные сведения, если тебя в любой момент запросто могут объявить изменником? Какой смысл, с другой стороны, не потратив ни копейки, получать информацию, стоящую много миллионов долларов, и при этом ни в грош не ставить человека, который ее добывает? А тут еще последовал очередной приказ — отослать в Москву для получения нового задания трех работавших в вашингтонском филиале разведчиков. После случая с Гутцайтом выражение «новое задание» обрело совершенно иной смысл. «А что если не подчиниться?» — засела в мозгу Гайка (теперь резидентом был он) крамольная мысль. Нервы были уже ни к черту. Всю ночь готовил письмо в Москву: «Центр разрушает резидентуру! Испытываю полную неудовлетворенность своей работой в Тире (США). Объяснить это могу только тем, что эффективность нашей секции с ноября прошлого года стала снижаться ‹…› Вызвано это в первую очередь необоснованным откомандированием самых опытных охотников (разведчики) и отказом пловцов (агенты) от сотрудничества после того, как им стало известно, что они работали с отозванными из Тира «врагами народа». Я не удивлюсь, если и на меня навесят подобный ярлык за снижение результативности».
Над головой Овакимяна сгустились тучи. Кое-кто на Лубянке даже называл конкретный день и час его ареста. И хотя резидентура продолжала работать в обычном режиме, на несколько важных документов, отправленных в Центр, ответа не последовало. После крамольной шифровки Овакимяна Москва хранила ледяное молчание. Наконец в телеграмме начальника внешней разведки Шпигельглаза он получил две приятные новости: в Америку направляются помощники (что оказалось неправдой) и семья резидента. «Или сказанное мной дошло-таки до них, или они замышляют какую-то пакость», — решил Гайк.
Арест
Только в течение 1939 — 40гг. Овакимян переправил в СССР 450 важнейших материалов общим объемом в 31 тыс. страниц, 1055 комплектов чертежей, 163 образца новой техники… А сколько их было за 2777 дней, или 66 648 часов, поддавшись привычке, подсчитал Гайк время своего пребывания в Америке…
Резидента отзывали на Родину — наконец-то прибыла обещанная смена. Билет уже у него в кармане. Однако долгожданный отъезд пришлось отложить — агент Октан, проявив излишнюю инициативу, вывел на Геннадия ФБР. Впрочем, этой организации так и не удалось поймать советского резидента с поличным во время встречи с агентом — в очередной раз спасла знаменитая овакимяновская интуиция. И хотя американская контрразведка почти не сомневалась, что доктор Гайк Овакимян — одна из ключевых фигур советской шпионской сети в США, серьезных доказательств у ФБР не было. Но и упустить супершпиона американцы не могли — за 2 дня до отъезда Гайка арестовали, предъявив ему обвинение в нарушении закона о регистрации иностранцев. Но резидент, по долгу службы прекрасно разбиравшийся в законах США, добился освобождения под залог в $25 000. Подобной суммой не располагали ни консульство, ни Амторг (Акционерное общество, посредник-комиссионер в советско-американской торговле), и Овакимяна сразу препроводили в федеральную тюрьму. Деньги нашлись на следующий день, сразу после того, как весть о судьбе резидента достигла Москвы. Кстати, до его освобождения под залог американцы предприняли неудачную попытку… завербовать Гайка.
Суд над Овакимяном грозил превратиться в исключительно сложный процесс, весьма чреватый последствиями. Но после нападения Германии на Советский Союз отношение США к СССР резко переменилось — лед, образовавшийся после заключения пакта Молотова-Риббентропа, начал таять. К тому же Сталин лично обещал помочь вытащить Геннадия. После его звонка президент Рузвельт, проявляя добрую волю, дал указание о прекращении судебного преследования гражданина СССР Гайка Овакимяна и распорядился оказать ему всемерное содействие для возвращения на родину.
Операция Enormous
Гайк Овакимян первым еще осенью 1940 года прислал из Америки информацию о совместном англо-американском проекте создания оружия колоссальной мощности — ученые теоретически доказали возможность создания атомной бомбы и направили письмо Рузвельту, где предупреждали об опасности, которую оно может представлять в руках Гитлера. Правительственный консультативный совет по урану был создан в США еще в конце 1939 года. Получив аналогичные данные из Лондона и сопоставив сведения, Центр пришел к выводу, что работа над проектом действительно началась, хотя советские ученые практически единогласно отвергали возможность создания бомбы в ближайшее десятилетие. В Кремле же подобные сведения продолжали считать дезинформацией, призванной отвлечь Советский Союз от исследований в области традиционных вооружений и заставить заняться созданием пока недосягаемого оружия.
В начале войны из Англии и Германии продолжали идти шифровки о возможности создания смертоносного оружия. Хранила молчание лишь разведывательная сеть в Америке. Иосиф Сталин даже заметил, что после возвращения Овакимяна «у нас возник информационный провал по Америке…»
В холодном октябре 1941 года, когда немцы были всего в 30 км от Москвы, Гайк Овакимян и руководитель научно-технической разведки Леонид Квасников занялись разработкой проекта по созданию советской атомной бомбы. Название проекта — ENORMOUS («гигантский», «чудовищный») — придумал Гайк. Название фантастическое, таинственное, непонятное, символизирующее оружие, способное принести смерть всей планете. Тщательно изучив всю поступающую информацию, Овакимян и Квасников предложили направлять документы не светилам отечественной науки, предпочитавшим осторожничать, а сравнительно молодым, честным и уже достаточно известным в области ядерной физики ученым. У Овакимяна даже была готова кандидатура человека, способного создать советскую атомную бомбу. Это был ученик академика Иоффе Игорь Курчатов. Гайк даже взялся уговорить Иоффе походатайствовать в верхах за своего ученика и поговорить с самим Курчатовым, а ведь за одно разглашение тайны операции ENORMOUS его ждал расстрел. Овакимяну удалось и то и другое: он убедил академика Иоффе «по собственной инициативе» предложить Сталину кандидатуру Курчатова, а молодого ученого — «не отказываться» возглавить проект.
Специальное заседание Государственного комитета обороны состоялось глубокой осенью 1942 года. На повестке стоял единственный вопрос — развертывание в СССР исследований по созданию атомной бомбы. Один плюс в запасе у ученых уже был — они знали, что задача решаема. Сталин предложил ученым «заказать» необходимую научно-техническую информацию и выбрать «верховного главнокомандующего». Кандидатура Курчатова вызвала удивление вождя, за день до этого внимательно изучившего списки академиков, — подобной фамилии там не значилось. Узнав, что Игорь Курчатов — профессор, Сталин посоветовал дать ему звание академика.
Иосиф Сталин придавал большое значение чинам и званиям. Работами по созданию атомной бомбы должен был руководить академик. В середине 1943 года имя профессора Курчатова появилось в списке кандидатов в Академию наук. Но, как ни странно, тайным голосованием академиком был избран не Курчатов, а Абрам Алиханов. Разобравшись с помощью Иоффе во всех нюансах дела, Академия обратилась в ЦК ВКП(б) с просьбой выделить еще одно место члена Академии наук. Повторным голосованием Курчатов, уже без соперников, был избран академиком.
На Овакимяна же было возложено ответственное поручение — добывать для Курчатова (оперативный псевдоним Бородин) информацию по атомной бомбе со всех концов света. В марте 43-го академик Курчатов, изучив все предоставленные разведкой материалы, изложил вопросы, сведения о которых предстояло достать. Ответы лежали на его столе уже через несколько месяцев. В том числе и ценнейшая информация из экспериментальной лаборатории Роберта Оппенгеймера в Лос-Аламосе (штат Нью-Мексико). Курчатов был восхищен исключительной оперативностью Овакимяна и эффективной деятельностью его разведчиков.
Проект ENORMOUS был засекречен настолько, что за семь лет даже переводчики не видели ни одного документа, ни один лист не был отпечатан на машинке. Вся переписка между Лубянкой и лабораторией Курчатова (Лаборатория 2) циркулировала в единственном экземпляре и исключительно в рукописном виде. В СССР доступ к ним имели только Овакимян, Фитин (начальник управления внешней разведки НКВД СССР), Курчатов, а в случае необходимости еще Берия, Молотов и Первухин (председатель Совнаркома). Ни одна зарубежная спецслужба при этом даже представления не имела о том, что в СССР тоже приступили к разработке атомной бомбы.
Овакимян не только координировал работу разведчиков в Америке и Англии, но, сидя в Москве, разрабатывал сценарии их встреч с агентами. Курчатова снабжали таким количеством информации, что тот едва успевал сочетать чтение с работой. Ознакомившись с одним из полученных сведений, он сказал Овакимяну: «Вы на целый год сократили срок разработки бомбы!»
После победы, в июне 45-го генерал-майор Овакимян и генерал-лейтенант Фитин разработали программу по тайному вывозу из Германии в СССР оборудования лабораторий и заводов, занимавшихся вопросами урана, самих запасов урана и немецких специалистов. После удачного проведения этой операции Овакимян отсутствовал еще 2 месяца. Что это было за важное задание, выполнить которое должен был человек со званием не меньше генеральского, до сих пор тайна. Но именно за него глава Югославии Иосип Броз Тито наградил Овакимяна орденом «Партизанский крест» I степени.
16 июля 1945г. Америка провела в пустыне Аламогордо удачное испытание атомной бомбы. Пожалуй, день взрыва — единственное, что не смогла точно установить советская разведка, предполагая, что он будет произведен в конце июля. Через 2 дня президент США и премьер-министр Великобритании сообщили Сталину об успешном испытании оружия во время встречи в Потсдаме. Готовый к этому известию советский лидер ничем не выдал своего огорчения. Позже Уинстон Черчилль скажет: «Сталин не имел никакого представления о том, насколько важно то, что ему сообщили…»
Испытание первой советской атомной бомбы состоялось утром 29 августа 1949г. под Семипалатинском. Несколько дней спустя Курчатову и еще шестерым людям было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Ордена Трудового Красного Знамени удостоились разведчики Семенов (Твен), Горский (Вадим), Феклисов (Калистрат)… Леонид Квасников по ходатайству Курчатова был награжден орденом Ленина. Все награжденные были подчиненными Гайка Овакимяна, постоянно выполняли именно его поручения и участвовали в разработанных им операциях. Самого же Овакимяна, талантливейшого ученого и разведчика, отправили в 1947 году в затяжной отпуск и просто вычеркнули из списков сотрудников Лубянки…
Гайк Бадалович Овакимян
Родился 11 августа 1898г. в с.Джагри Эриванской губернии. Член ВКП(б) с 1917г.
1921 — 22 — член коллегии ЧК Армении, начальник общего отдела.
1922 — 23 — ответственный секретарь Совнаркома Армении.
1923 — 28 — студент Высшего технического училища имени Баумана (Москва).
1929 — 31 — аспирант Химико-технологического института им. Менделеева.
1931 — 33 — заместитель резидента по научно-технической разведке в Берлине.
1933 — 38 — заместитель резидента советской разведки в США.
1938 — 41 — резидент советской разведки в США.
1942 — 47 — заместитель начальника внешней разведки НКВД.
1943 — 47 — руководитель атомного проекта ENORMOUS.
1949 — 51 — директор Института азотной промышленности СССР.
1951 — 67 — заведующий лабораторией того же института.
Скончался в 1967 году, похоронен на Армянском кладбище Москвы.
Журнaл «Ереван», N12, 2006