05 мая 2013, 10:20
2946 |

Энгельс на лютиковом лугу

Сюник великолепен в любую погоду и во все времена года. Среди бесконечных горных хребтов, тянущихся во всех направлениях неизвестно откуда и неведомо куда, всегда найдется что-нибудь новое и неожиданное. Даже если ты тут в сотый раз, стоит свернуть с главной трассы на любое из боковых ее ответвлений — и обнаруживаешь для себя terra incognita, куда не заезжают двухэтажные автобусы с туристами. Да они тут и не проедут.

У жителей Сюника, особенно сельчан, особая манера разговаривать. В доме, в помещении они говорят нормальным голосом обычного тембра, а стоит им выйти наружу, как голоса становятся громче и выше. Оказывается, эта особенность обусловлена рельефом — здесь трудно найти даже маленький ровный участок земли, вот и приходится в собственном саду перекликиваться с холма на холм. И сады да огороды здесь другие — многоярусные, так сразу и не поймешь, где кончается один и начинается соседский, ведь ограда выписывает кривые почище норвежских фьордов, еле поспевая за речушкой, ласкающей подножия скал и холмов.

Щит и меч
«Во время войны по деревне стреляли из пушки вон оттуда, — говорит Лерник, указывая на холм в нескольких десятках метров, на склоне которого даже небольшие камни можно было вполне различить невооруженным глазом. — В упор ведь стреляли, а никто потом не верил — разрушений в селе почти не было. Но это по двум причинам: во-первых, Бог был за нас, а во-вторых, нам это очень быстро надоело — пришлось принять меры».

Село Давид-бек находится километров на 20 севернее Капана, первого по величине города марза Сюник. На крупномасштабной карте советского времени Давид-бек располагался на небольшом узком клине, со всех сторон окруженном Азербайджанской ССР и связанном с Арменией лишь полоской дороги, вьющейся между гор. Найти в Давид-беке Лерника знающие люди нам посоветовали еще в Ереване — мол, и покажет, и расскажет. Отыскать его оказалось проще простого: мы спросили Лерника в единственном магазине села, ему тут же позвонили, и всего через пару минут к магазину стала приближаться туча пыли, из которой в итоге вынырнул УАЗ. На УАЗах, по старой памяти называемых «виллисами», тут ездят все — по здешним дорогам не всякий джип проедет. Так что, когда Лерник пригласил нас пересесть в его экипаж, мы послушно согласились. А наш верный редакционный железный конь остался ждать в центре села, уткнувшись носом в ограду памятника сельчанам, погибшим в Великую Отечественную.

Лерник завел было мотор, но вдруг хлопнул себя ладонью по лбу: мы стояли перед новехонькой красивой церковью, и знакомство с Давид-беком надо было начинать отсюда. Десяток лет назад эту церковь и зал для проведения различных мероприятий рядом с ней построил Мигран —в подарок родному селу. Мигран вел бизнес где-то на просторах России, дела шли хорошо, и церковь была не единственным его благодеянием: он в жизни сельчан участвовал не только советом, мог и словечко замолвить где надо за родную деревню. Впоследствии Мигран трагически погиб — о подробностях нам не рассказали, то ли сами не знали, то ли не хотели, но мы и не настаивали. По инициативе Лерника во дворе церкви односельчане поставили благотворителю памятник.

Церковь красивая. И непростая: внутренней ее отделкой занимался художник Андраник Антонян, единственный в Армении специалист по реставрации икон, работавший в Эчмиадзине, в Католикосате, восстановивший множество церковных росписей по всей Армении. Так вот, Мигран построил эту церковь на вершине холма, точь-в-точь на границе тех самых Армянской и Азербайджанской ССР, после того как в здешних местах смолкли разрывы снарядов — он был уверен, что война сюда больше не вернется. Теперь христианский крест смотрит туда, откуда била по селу артиллерия.

Метрах в тридцати от новой церкви стоит старая, 1836 года, хранящая на стенах следы прямых попаданий снарядов. Она ничем не примечательна ни снаружи, ни внутри, но старики ходят именно сюда. Не то чтобы они бойкотируют новую или она им не нравится — нет, новой они гордятся, но, скорее, как музеем. А зажечь свечи и помолчать идут туда, куда ходили их отцы и матери.

Прямо над старой церковью живет Сона, женщина лет шестидесяти. Крыша храма служит полом для ее веранды, и именно на этой веранде Сона прочла нам свою поэму о селе Давид-бек. Поэма ни в коем случае не претендовала на высокие литературные достоинства. Но честная и искренняя, она могла бы изучаться в местной школе в качестве основного учебного пособия по истории родного села. С XVIII века под предводительством Давид-бека (именем которого и названа деревня) в здешних местах шла борьба с турками и персами, и фактически период более или менее стабильного мира наступил лишь с приходом большевиков. Их эпоха, однако, закончилась тоже, а что было после, знают все.

Как список кораблей у Гомера, звучат в поэме Соны имена Ашота и Дживана, Саркиса и других героев, защищавших свое и соседние села полтора десятка лет назад, долго звучат. А кто из них остался лежать на этих холмах навсегда, в поэме не говорилось — для автора они, наверное, все живые, а спросить у нас духу не хватило...

Авторского тщеславия Сона лишена начисто, даже фотографироваться отказалась категорически, очень по-женски мотивируя тем, что одета «по-домашнему и без прически», а причесываться будет долго, она стиркой занята, и так уже домашние дела отложены на целую поэму. Когда мы сели в УАЗ, Сона нас благословила.

720 по Лернику
Лерник лихо, на полуповороте, остановил «виллис» на берегу речки, под мостом постройки 1900 года, о чем свидетельствовала соответствующая надпись. Сюда приходят, чтобы отдохнуть в тени деревьев под журчание воды.

«В округе есть потрясающие места для пикников, — говорит наш провожатый, — но туда долго добираться пешком, а это место под боком». Рядом с мостом находится старенькая водяная мельница, когда-то снабжавшая село мукой и хлебом, который в те времена и пекли тут же. «Особенно вкус черного ржаного хлеба запомнился, — закатывает глаза Лерник, — именно то, что называют вкусом детства». Сейчас мельница работает от случая к случаю, пользуются ею редко, но войти и посмотреть можно — двери тут не запираются.

«А вот и сам мельник пожаловал!» — громко воскликнул Лерник. По мосту шел живописный бородатый дядька, напоминающий какую-то давно забытую страшилку из детства, только с добрыми глазами и застенчивой улыбкой. Нас представили, и ускользающая ассоциация со страшилкой прояснилась: мельника зовут Энгельс. Имя обладателю окладистой бороды подходило чрезвычайно. Правда, Энгельс оказался Туманяном, а не Фридрихом. Зерно молоть он начал только тогда, когда нечего стало строить. По профессии он строитель, здесь вокруг есть несколько водохранилищ и плотин, в возведении которых Энгельс принимал непосредственное участие. Сейчас таких объектов уже не строят, вот он и взялся присматривать за мельницей.

Пока Айк фотографировал окрестности, Лерник пригласил меня прогуляться к своему земельному наделу, посмотреть на сельхозухищрения сюникского сельчанина. «Раньше здесь был совхоз, — рассказывал он по дороге, — потом землю раздали желающим». Большинство участков находятся в заброшенном состоянии, у Лерника еще сравнительно нормально: стоит небольшой каменный домик, в котором даже проделан косметический ремонт, виноград растет стройными рядами, цветут яблоня и слива. Правда, бурьяна много, и он высокий. «Не успеваю я, — сетует хозяин, — руки до всего не доходят. А работника найти знаешь как трудно!» Я удивился: сам же видел десяток здоровых мужиков у магазина — посреди дня играют в нарды и карты. «Ты что! — чуть не поперхнулся мой собеседник. — Они не станут работать «на Лерника»! И ни на кого не станут.

Психология такая странная, можно подумать, им бесплатно предлагают работать». В доме на полу стояло несколько огромных двадцатилитровых бутылей с прозрачной жидкостью. «Водка из собственного винограда, — похвастался Лерник, — очень крепкая, 72 градуса». Наливая маленькую рюмочку из огромного сосуда, он умудрился не пролить ни капли. Тост был за эту землю и живущих на ней людей, и виноградная водка, несмотря на предварительное предупреждение о крепости, вышибла слезу. Сверток лаваша с деревенским сыром и зеленью на закуску вернул миру знакомые очертания. Осталось напиться на прощание из ладоней холоднющей и вкуснейшей родниковой воды и поблагодарить нашего экскурсовода.

На обратном пути нам попался на глаза огромный, в несколько обхватов, куст густой сирени, спрятавшийся чуть пониже дороги, на склоне холма. «Вот, — сказал Лерник, — сирень начала расти на нашей стороне, а потом перешла по ту сторону границы. Или наоборот. Да ей все равно, нужны ей очень наши границы!..»

Бои без правил
Когда нам показывали дорогу к Ерицаванку через село Арцваник, мы немного приуныли: там, на вершине горы, за которую нам надо было проехать, громоздилась ужасающего вида сельхоз- и строительная техника — краны, грузовики и тракторы. Но, по счастью, пыльная стройка осталась далеко позади, а мы выехали к огромному изумрудному лугу, на котором росло неисчислимое количество невероятно желтых лютиков. «Эти лечебные, мы их к ранам прикладываем, а бывают и ядовитые», — объяснила женщина, собиравшая лечебные и съедобные травы. Фантастический пейзаж дополнился лениво сползшей с ближайшего утеса черной тучей — оказавшись на лугу, она с неожиданной прытью понеслась прямо на нас, светлея на лету, и очень скоро мы минуты на три очутились в густейшем тумане. Туча же поспешила дальше, к скале на противоположной стороне луга, оставив нам влажную одежду и мириады мельчайших капелек воды на волосах.

Ерицаванк — это монастырь, первая церковь которого датируется V веком, а обрастал он различными постройками вплоть до XI века. Сегодня от него остались в основномразвалины, неплохо сохранилась разве что однонефная базилика. Археологи обнаружили, что монастырь был возведен на месте древнего языческого капища. Здесь, по всей видимости, никогда не было многолюдно, и местонахождение монастыря не афишировалось, тем более что издалека он не виден, к нему надо подойти вплотную. Зато сверху, с холма, на котором стоит Ерицаванк, видно все и во все четыре стороны — высматриваешь подкрадывающегося врага, а заодно любуешься чудесным пейзажем.

В скале, торчащей гнилым зубом метрах в пятидесяти от главной церкви Ерицаванка, видны отверстия пещер, по-видимому, когда-то обитаемых, — об этом свидетельствует каменная кладка на пятиметровой высоте. Вход в пещеры нам обнаружить не дали — только мы начали поиски, как над нами с грозным пронзительным криком закружился ворон. Скорее всего, это была самка ворона (не путать с вороной!), охраняющая свое гнездо где-то неподалеку. Крики дополнялись ее физиологическим, так сказать, оружием, но, по счастью, меткостью птица не отличалась, да и обедала, судя по всему, давно — запас «снарядов» быстро закончился. Однако мы сочли за благо ретироваться, ведь если бы она решила пустить в ход клюв, нам было бы несдобровать.

Мы отошли на безопасное расстояние, но злоключения воронихи только начинались: ажиотаж привлек к гнезду хищника. Мы не орнитологи, и мнения разделились — был ли это ястреб или сокол-сапсан. Теперь птице пришлось отгонять гораздо более опасного врага. Нам выпало стать свидетелями настоящих воздушных боев без правил: сапсан кружил над гнездом, а ворониха орала теперь уже воронихина него. Вдруг, в мгновение ока, она взмыла вверх, и птицы сшиблись в воздухе. Видимых повреждений противники не получили, агрессор продолжал кружить, а защитница родного очага снова села на скалу. Второй раунд был более затяжным и закончился победой воронихи. Сапсан, хоть и остался цел, вынужден был выбросить из головы мысль полакомиться вороньими птенцами. Круги, описываемые им над гнездом, становились все выше и шире, и вскоре он пропал из виду, провожаемый негодующими криками оборонявшейся птицы. Вскоре и она успокоилась, и вокруг вновь воцарилась тишина.

Пора было в обратный путь, но только мы отъехали от Арцваника в направлении Капана, как насупившиеся тучи, что с виду беззлобно толклись на горизонте, вдруг заспешили прямо к нам. И тут такое началось! Дождь заливал ветровое стекло так, что разглядеть что-нибудь впереди было невозможно. Пришлось съехать на полчасика на обочину, пережидая ливень. Потоки воды вперемешку с градом поливали Капан всю ночь, а проснувшись утром, мы обнаружили сияющее как ни в чем не бывало солнце на безоблачном небе. О вчерашнем катаклизме напоминала только маленькая и обычно тихая речка Вохча, которая течет по Капану, — она почувствовала себя взрослой рекой и деловито урчала бурунами и водоворотами прямо под гостиничными окнами. Жертв и разрушений не было, а Вохча играла сломанными ветками деревьев, пластмассовыми ведрами и прочей плохо лежавшей вчерашним вечером утварью, унося все это с собой то ли за ближайший поворот, то ли в вечность.

Журнaл «Ереван», 7-8(67), 2011

Еще по теме