Предметный разговор

Переходя по наследству от отца к сыну, от матери к дочери, они порой становились свидетельствами неразрывной связи между людьми незнакомыми, разведенными во времени, но при этом все равно такими похожими. Старые, потрепанные, измятые, местами в трещинах, местами разбитые — для обладателей эти вещи дороже золота. И не вещи вовсе, а отправная точка длинного задушевного и вполне предметного разговора.

Нелли Мосесова, 38 лет

После окончания Второй мировой войны многие советские солдаты привозили с собой из Германии различные трофеи. Обычно это была мебель, украшения, посуда, музыкальные инструменты... Но мой дед был человеком творческим и посчитал, что в хозяйстве нужнее всего печатная машинка. Он привез ее в Ереван на радость жене, которая тогда ходила на курсы машинописи. Машинка действительно стала неотъемлемой частью нашей жизни и более полувека использовалась по прямому назначению, вплоть до 1996 года, когда у нас появился компьютер. Но она недолго пылилась без дела — теперь мой сын печатает на ней длинные любовные письма и уверяет, что они куда убедительнее эсэмэсок.

Эдгар Эктибарян, 11 лет

Бинокль достался нам от прапрадедушки. Он пользовался им, когда участвовал в Первой мировой. Но уже почти сто лет бинокль служит в абсолютно мирных целях. Когда предки жили еще в Тбилиси, прадедушка, выводя детей на прогулку, иногда катался с ними на фуникулере, и они по очереди рассматривали город с высокой горы. Если дома было скучно, дети садились у окна и разглядывали прохожих. А для меня это был очень важный атрибут дворовых игр. Когда мы играли в моряков, я всегда был капитаном, ведь у меня был настоящий бинокль!

Елена Захарьева, 62 года

Моя бабушка была племянницей Хачатура Абовяна. Но не менее этого факта для нашей семьи дорога старая кофемолка. Это реликвия. Она досталась в приданое прабабке вме­сте с домом в Тифлисе и была не только инструментом для приготовления кофе, но и пред­метом гордости. Это одна из редких вещей, которые мои родители привезли в Ереван. Она так и осталась в семье, и даже теперь верно служит: кофе ей уже не по зубам, но сушеную зелень она добросовестно перемалывает.

Тамара Заргарян, 24 года

Моей прабабушке достался по наследству набор столового серебра с замысловатыми орнаментами и миниатюрными фигурками. В конце XIX века его доставали по случаю торжественных семейных мероприятий, а мыли и чистили потом чуть ли не всей прислугой. Жизнь раскидала его по чужим кухням и шкафам. Из Нахичевани в Ереван привезли толь­ко удивительный половник с фигуркой птицы. Его передали моей бабушке, та отдала маме, а теперь он хранится у меня. Конечно, супы мы им уже не разливаем.

Лиана Ахвердян, 17 лет

Первые два ребенка, родившихся до моей прабабушки Нелли, умерли нескольких месяцев от роду. Поэтому над здоровьем третьего дрожал чуть ли не весь Тифлис. А когда малышке исполнился годик и опасный рубеж был преодолен, счастливый отец закатил большой кутеж, купил ей по этому случаю разорительно дорогое платье и сфотографировал в нем. А заодно платье было признано гарантией того, что дитя будет жить долго и счастливо. С тех пор в нем снимают всех годовалых девочек нашего рода. Вот уже четыре поколения. Пока что послед­ней в этом уникальном семейном альбоме была моя фотография.

Мария Аванесова, 34 года

Эту сумочку носила моя прабабушка. Клала в нее платок, пудреницу, другие дамские мелочи и шла в театр или на бал. Когда прабабушка состарилась и ходить с кокетливой серебряной су­мочкой стало не комильфо, она подарила ее своей дочери, при этом дав ценный совет: платок в ней всегда должен быть цвета платья — ведь он виден через металлическую вязку! Правда, совет этот, кажется, никому из ее более поздних обладательниц не понадобился.

 

Артак Саргсян, 39 лет

Первым священником в нашем роду был тер Татеос. Он жил в гаваре Сасун, в Западной Арме­нии, и в наследство своим детям оставил два серебряных навершия посоха. Они передавались от отца к сыну в течение 200 лет. Во время геноцида 1915 года мой дед был вынужден поки­нуть Сасун, он потерял тогда мать, брата, сестру… Словом, до Восточной Армении он добрался один. Из всего, что было в доме, ему удалось спасти только эти серебряные навершия — единственное напоминание о потерянной семье и ее родоначальнике, священнике сасунской церкви. Теперь они стали нашей семейной реликвией.

Гегам Варданян, 38 лет

Женщины в нашей семье рассказывали, что мой дед учился играть на скрипке в одном клас­се с самим Давидом Ойстрахом. Думаю, это легенда. Но они нисколько не сомневались, что он обязательно стал бы великим скрипачом, если бы не остался единственным кормильцем семьи. Дедову скрипку я нашел в старом доме, в Сухуми. Внутри была этикетка: «Якоб Штай­нер. 1775 год». Эта работа самого первого австрийского лютье лежала у меня годы. Потом я решил отвезти ее на экспертизу. Мне сказали, что это не Штайнер, а копия XIX века. Но она мне и такая дорога. Ведь с ней мой дед мог стать великим скрипачом. Конечно, если бы не наступили трудные времена.